Зеркало Велеса   ::   Прозоров Александр Дмитриевич

И тут прямо под рукой кочка превратилась в огромную гремучую змею. С

угрожающим шипением она взметнулась Звереву на уровень лица и распахнула пасть,

в которую без труда вошел бы человеческий кулак в зимних меховых рукавицах. В

свете лампы блеснули пятисантиметровые клыки, заплясал раздвоенный язык.

Подумать Андрей ничего не успел — ноги сами помчали его к лазу. Рядом, громко

топоча, несся Пахом. Спустя несколько мгновений они выпрыгнули наверх с

резвостью антарктического пингвина, выскакивающего на льдину.

— Видели? — с надеждой спросил Осип.

— Не, — тяжело дыша, мотнул головой Пахом, — на рохлю наткнулись. Огромный...

— Ну, рохли — они ничего, тихие, — отмахнулся Осип. — Никого не трогают,

никуда не лазят. Разве только кошек в подполе пугают. Оттого мыши и крысы часто

заводятся, коли рохля живет. Вот кикимора — это да... У моего соседа завелась,

так он волком выл. То кур всех живьем ощиплет за ночь, то пряжу бабе его

перепутает, то горшки побьет, то тесемки на одежде свяжет. Насилу отчитали дом

его. А один у нас мужик — так и вовсе дом бросил. Невмоготу приживалка стала.

— Кикимора — это что, — не согласился Касьян. — Вот баечник — это да-а. Коли

привязался, за един раз до смерти извести может. Коли слышишь в доме по ночам

стоны да вздохи — стало быть, это он, старый, бродит. Тут уж в темноте вовсе ни

с кем говорить нельзя. Ибо он через речь из человека душу вытягивает, тот

чахнуть начинает быстро да и помирает совсем...

Тут все холопы как-то дружно покосились на Андрея, все сразу, и он

почувствовал некое смутное беспокойство.

— А в усадьбе такой нежити часом нет? — поинтересовался Зверев.

— Он, сказывают, на старичка похож, — сказал Осип. — Коли видишь незнакомого

старика в доме али во дворе, то говорить с ним не след. Вовсе. И не случится

тогда ничего.

— Батюшку звать надобно, пусть подпол освятит, — задул лампу Пахом. — Рохля,

знамо, не баечник и не кикимора, но от крыс тоже хорошего мало. Пойдем, мужики.

Теперь все они старательно не смотрели Андрею в глаза, только усиливая его

тревогу.

Он пошел в свою светелку — и едва не столкнулся на лестнице с Варварой,

волокущей бадейку с грязной водой.

— Привет, — остановился он. — Давно не виделись.

— Ты все в седле да в седле, Андрей Васильевич. — Она поставила деревянное

ведро, низко поклонилась, отерла лоб. Голова ее была укрыта белым платком,

завязанным под подбородком, подол серого некрашеного сарафана покрывали влажные

темные пятна. — А я пол у тебя помыла. Душно там ныне, в светелке. Сыро. Уж

прости, что не вовремя получилось.

— Ты про баечника когда-нибудь слышала? — поинтересовался Зверев, все еще

оставаясь под впечатлением недавнего разговора.

— Нет, не слыхала... — Глаза девушки забегали по сторонам.

— Что, так совсем и не слышала ничего?

— Нет, Андрей Васильевич, ничего...

— Врешь! Как можно здесь жить и ничего про баечника не слышать?

— Нет, барчук, про него я знаю. Но про то, как ты с баечником разговаривал,

мне не ведомо... — Осекшись, девушка испуганно охнула, прижав мокрые ладони к

лицу.

— Когда я с ним разговаривал? — Зверев подступил ближе и повысил тон: —

Когда?!

Варвара отрицательно замотала головой.

— Говори, раз начала. Говори, все равно проболталась! — Андрей подождал

ответа, пригрозил: — Смотри, у боярыни расспрошу да на тебя сошлюсь.

— А матушка Ольга Юрьевна и не знает, — сквозь ладони ответила девушка. — Это

по усадьбе слух пошел, будто с баечником ты в начале листопадника на дворе ночью

столкнулся да заговорил. Оттого и немочен стал. Украл баечник твою душу.