Серебряная Табакерка   ::   Могилевцев Сергей

Все они вышли из леса, и было их так много, что только диву можно было даваться, сколько зла натворила страшная ведьма. Впереди всех стояла принцесса, которая раньше была медведицей. Она подошла к Андрею, и, поклонившись до земли, сказала ему:

– Спасибо тебе, Андрей, за то, что вызволил нас из лесного плена. Если бы не остролистая травка, положенная тобой в серебряную Табакерку, мы бы до конца дней скитались в глухих урочищах и оврагах, и никогда не стали людьми. Можешь отныне считать всех нас своими родными братьями и сестрами, а меня, как и обещала я когда-то тебе, законной супругой.

Она подошла к Андрею, и, обвив его шею руками, трижды поцеловала его в губы. А люди, стоящие вокруг, трижды поклонились ему до земли. После этого они накинулись на страшную ведьму, и разорвали ее на куски, которые затем собрали все вместе, и сожгли на огромном костре, чтобы от ведьмы не осталось никакого следа. Сам же Андрей вскоре женился на прекрасной принцессе, и получил в приданое половину обширного царства, которым управлял мудро и справедливо.

Так лесная остролистая травка, подсыпанная в серебряную табакерку, спасла многих людей от чар страшной и злой ведьмы.





МЕДВЕДЬ - ПРОКУРОР



сказка



Призвал как-то Лев из берлоги Медведя, который уже залег на зимнюю спячку, и по привычке засунул себе в рот лохматую лапу, предварительно окунув ее в колоду, полную меда.

– Ты, Медведь, – говорит ему Лев, – рано залег в свою зимнюю спячку, потому что в лесу столько дел несделанных накопилось, что без твоего медвежьего косолапия и умения идти, не разбирая дороги, этих дел никак не решить.

– Да ведь я того, – отвечает ему Медведь, – уже в спячку залег, и меда столетнего из колоды дубовой успел отведать. Я теперь как бы сонный и немного под мухой, мне теперь большие дела вершить не с руки. То есть, прошу прощения, не с лапы медвежьей.

– С руки, с руки! – зарычал на него Лев. – Еще как с руки! То есть, в свою очередь прошу прощения, с медвежьей твоей лапы. Ибо нет в лесу строгости, и назначаю я тебя, косолапый, самым главным в лесу прокурором. Иди, и наводи там свой медвежий порядок, а я, в свою очередь, даю тебе на это свои львиные полномочия.

Ничего не осталось Медведю, как послушаться приказания Льва, и, хоть и сонным и под хмельком, отправиться в лес прокурорствовать. Идет себе напролом, деревья по дороге сшибает, а сам про себя думает: “Чего бы такое в лесу совершить, и какой такой подвиг в нем учинить?” Видит, сидит синица на ветке, свои синичьи песни поет, и на него, на прокурора, никакого внимания не обращает. То есть, попросту говоря, не проявляет почтения к его прокурорским погонам. А надо сказать, что после того, как вышел Медведь из царских (то есть, разумеется, львиных) покоев, он сшил себе быстренько генеральскую форму, на которой очень недурно сияли золотом прокурорские звезды.

Видно было их практически отовсюду, и неуважение к блеску золота какой-то тщедушной и практически невесомой синицы, вызвало в Медведе сильнейшее негодование. “Пальцем тебя, пигалица, можно перешибить, – подумал он про себя, – и супротив моего медвежьего веса ты вообще ничто, и как бы не существуешь! А раз так, то и песни петь тебе в лесу незачем!” Подумал так, и перешиб синицу медвежьим пальцем, который, между прочим, оказался раз в десять толще лесной певуньи, и оканчивался большим изогнутым когтем. Перешиб, и дальше себе пошел, как ни в чем не бывало.

Идет, и думает: “Какой бы еще подвиг мне совершить, и кого бы еще пальцем в землю вогнать?” Видит, перед ним Лань лесная стоит, уши от страха к голове прижала, и дрожит вся, бедная, не в силах перенести блеск прокурорских звезд.