Балалайкин и К   ::   Михалков Сергей Владимирович

Эти вещи, говорит, сразу следует понимать. Я свое дело, говорит, сделал, вас предупредил, а последуете вы моему совету или не последуете, это уж вы сами... Извините, говорит, я просто так, по ходу действия, в департамент спешу. Ну как тебе нравится?

Глумов. Да... Чудак...

Пауза.

А он и ко мне заходил.

Рассказчик. Кто?

Глумов. Молчалин. И то же советовал. И тоже ручкой сделал. Живи, мол, как хочешь, думай что хочешь.

Рассказчик. Что же это с ним сделалось? Ведь мы же либералы... Что он нам доказать-то хочет?

Глумов. А что знакомство наше для него не ахти благостыня какая. Шел по ходу действия, забежал, предупредил - и... (Показывает ручкой.)

Рассказчик. И ничего не объяснил!

Глумов. А я, мол, посмотрю, дураки вы или умные... Если умные, сами до всего дойдете, а коли дураки...

Рассказчик. Это мы-то? Я понимаю, он нам добра желает, но объяснить-то все же следовало.

Глумов. Да, по правде говоря, и нет нужды в объяснении.

Рассказчик. Как так нет?

Глумов. Да вот нет и нет.

Пауза.

Я и без него до всего своим умом дошел.

Немая сцена.

Рассказчик. До чего дошел, Глумов?

Глумов (после небольшой паузы). Не Молчалин, а ты чудак! Сказано: погоди, - ну и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал: "Глумов! Нужно, брат, погодить!" Купил табаку, гильзы - и шабаш! Ем, сплю, гуляю, папироски набиваю, пасьянс раскладываю - и гожу! И не объясняюсь. И тебе не советую. Ибо всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом "годить".

Рассказчик. Что ты говоришь, Глумов? Ты это или кто другой говорит мне эти слова? Ты что, забыл?

Глумов. Забыл.

Рассказчик. Забыл, как мы с тобой восторгались? Всем восторгались! И упразднением крепостного права! И введением земских учреждений! А светлые надежды наши, возбужденные опубликованием новых судебных уставов! А?

Глумов. Да, да, да, да... И ничего такого, что созидает, укрепляет, утверждает и наполняет трепетной радостью сердца всех истинно любящих отечество квартальных надзирателей...

Рассказчик. Хорошо. А торжество, вызванное открытием женских гимназий?.. Ведь нам казалось, что это и есть то самое, что созидает, укрепляет, утверждает! И вдруг - какой, с божьей помощью, переворот!

Глумов. Мало ли что казалось! Надо было вдаль смотреть!

Рассказчик. Но ведь тогда даже чины за это давали!

Глумов. Мало ли что давали!

Рассказчик. Помилуй! Да разве мы мало с тобой годили? В чем же другом вся наша жизнь прошла, как не в беспрерывном самопонуждении: погоди да погоди!

Глумов. Стало быть, до сих пор мы в одну меру годили, а теперь по-иному годить надо, а завтра, может быть, и еще как-нибудь больше годить придется.

Рассказчик. Как же это, Глумов?

Глумов. Пойми, мудреное нынче время! Такое мудреное, что и невинный за виноватого сойдет. Начнут это шарить, а ты около где-нибудь спрятался - ан и около пошарят! Где был? По какому такому случаю? Каким манером?

Рассказчик. Господи, спаси и помилуй! Ведь этак мы, хоть тресни, не обелимся! Но мы с тобой восторгались...

Глумов. Помню, помню... Чем только не восторгались!

Рассказчик. А теперь как же?

Глумов. Забыть. Забыть и не вспоминать. Живи в свое удовольствие и не рассуждай!

Рассказчик. Что же это за рецепт такой: живи в свое удовольствие!

Глумов (резко). Ну, ешь! Надоест есть - пей! Надоест пить - дамочки есть!

Рассказчик. День прошел - и слава богу?

Глумов. Именно. Именно. Победить в себе всякое буйство духа. Жить - вот и все. Удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств... Нужно только в первое время на себя подналечь, а остальное придет само собою.

Пауза.

Знаешь что? Переезжай-ка, брат, ко мне. Вместе и годить словно бы веселее будет.

Рассказчик. Спасибо, друг... Завтра же к тебе перееду. Завтра же...