Блин и главная улика   ::   Некрасов Евгений

– Айвазовский признался, что в катере были фальшивые доллары. Но теперь он изменил показания и слово в слово повторяет то же, что и Гутенберг, – закончил Измятый майор. – Из всех обвинений остается хищение газового пистолета. Дело мы завели, но пришлось отпустить их под подписку о невыезде.

– Почему Айвазовский? Он что, море хорошо рисует? – спросил Блинков-младший, догадавшись, что Измятый майор говорит о сообщнике Палыча Худышке.

– Да нет. Просто уголовники каждому татуировщику дают кличку если не Айвазовский, то Репин. Этот Айвазовский сейчас хорошо рисует «Не забуду мать родную» и «Смерть легавым от ножа». А был талантливый парнишка, – вздохнул Измятый майор.

– Почему «был»?

– А потому, что когда человек пять лет из своих двадцати двух провел за решеткой, все его таланты идут на то, чтобы достать лишнюю миску баланды, – жестко ответил Измятый майор. – На воле это может быть черепаховый суп в дорогом ресторане, но суть одна. Нормальный человек ест, чтобы жить и делать что-нибудь полезное, а уголовник живет, чтобы жрать, пить и ничего не делать.

– Я думал, что ему лет восемнадцать, – признался Блинков-младший. Худышка был повыше него, но хилый, как паучхэк.

– Заключение никому не идет на пользу, – отрезал Измятый майор и сменил тему: – Катер не нашли и, судя по всему, не найдут. Бензин в нем кончился, погода в эти дни стояла ясная. Какой-нибудь хозяйственный мужичок по нашу или по эстонскую сторону границы давно его заметил, подобрал и присвоил. А там в отсеке непотопляемости тайник с долларами и документами Гутенберга и Айвазовского. Они ведь жили здесь по поддельным документам. И опять невозможно ничего доказать.

– А печатный станок? – подсказал Блинков-младший.

– Вот именно! Это наша последняя надежда! – горячо воскликнул Измятый майор. – Только не станок, а клише. Айвазовский успел признаться, что они делали оттиски обычным ручным прессом. Это винтовой зажим, как на мясорубке, только побольше. Пресс они утопили, и теперь, если даже мы его найдем, это будет всего лишь косвенная улика. А клише где-то на вилле. Мы все обыскали, но разве найдешь, когда один особняк – тысяча квадратных метров?

– На что оно похоже? – спросил Блинков-младший.

– Не оно, а они, у купюры же две стороны. Гутенберг печатал стодолларовые бумажки и двадцатки, значит, уже четыре клише. Это металлические пластинки, на которых выгравированы доллары, только шиворот-навыворот, как в зеркале. Увидишь – ни с чем не перепутаешь.

– Это я понимаю, – сказал Блинков-млад-ший. – Я спрашивал, толстые они или тонкие. Нельзя ли, например, заложить их в книгу?

– Обычно толстые, чтобы не прогибались при печати. Но, в общем, все четыре можно спрятать в выдолбленный кирпич, в отдушину – да куда угодно. В том-то и проблема: мы ходили с миноискателем, а что толку, если все стены «звенят»? В них же провода, трубы… Нет, чтобы найти клише, пришлось бы весь особняк разобрать по кирпичику, – развел руками Измятый майор.

Блинков-младший давно понял, к чему он ведет.

– Значит, вы будете ждать, когда Палыч вернется за клише, и хотите, чтобы я за ним проследил.

– Я не ХОЧУ, – нажал голосом Измятый майор, – а ПРЕДУПРЕЖДАЮ тебя. Хотеть я могу, чтобы ты не хулиганил и старушек через дорогу переводил.

– А приказывать: «Блинков, помоги милиции», – не имеете права, – повторил Блинков-младший слова майора, с которых начался их разговор.

Все-таки плохо у нас поставлено это дело. В Америке майор велел бы ему положить руку на Библию и официально вручил бы звезду помощника шерифа. А так ходит вокруг да около, хотя обоим все ясно.

– ПРЕДУПРЕДИТЕ меня, что делать, если я замечу что-нибудь подозрительное, – подыграл Измятому майору Блинков-младший. – Исключительно ради моей безопасности.

Майор довольно кивнул.