Черный Маклер   ::   Лаврова Ольга

Ну, тут он среагирует первым, обычно автоматика зрительной памяти не подводила. Сигнал «я его видел там-то» выдавался сразу.

Тесными кучками свидетели. В первый день их вряд ли будут вызывать. Но толкутся. То снаружи – увидеть своих, когда доставят в автозаке. Теперь подкарауливают мо­мент, как по коридору поведут.

Дверь открыта. Он приостановился на пороге, охватил взглядом зал. Не взглядом опытного сыщика, нет. Тако­вым не обладал. Вернее, сумел с превеликим трудом от него избавиться. Опытный преступник определяет опыт­ного сыщика (они говорят – срисовывает) как раз по взгляду. Простой человек смотрит без этой короткой фо­тографирующей задержки на каждой фигуре, без расши­рения-сужения зрачков, без запоминающего движения по кругу.

Так что смотрел он с порога взором скользящим, неинтересующимся, почти тусклым. Сигнал поступил один – от адвокатского стола. Долгоносый, узкогубый и безбровый блондин. Факторов. В прошлом судья. Из-за темной истории, припахивавшей взяткой, удален с должности. Чтобы бывший адвокат сделался судьей или следователем, такого не бывает. А вот наоборот – пожалуйста.

Сядем скромненько в заднем ряду. Не из-за Факторова. Он-то не знает, кто вошел – капитан Томин. Томину его показали недавно издали. К слову пришлось.

Полезная штука автоматика, только требует длитель­ной отладки. Началось, как игра на первом курсе юрфака. Профессор по уголовному праву посоветовал трениро­вать наблюдательность. Прошел мимо витрины магазина, зыркни через плечо, а дома нарисуй на бумажке, где что расположено. Позже, естественно, проверь. Бегло загляни в аудиторию и перечисли, кто с кем сидит. Студенты месяца четыре состязались в этом занятии, он побеждал и нахально полагал, что с памятью у него отлично. Но вдруг еле признал парня, с которым разок подрался. Правда, в доисторические времена, еще в Киеве.

Пойманный после лекции профессор покосился сверху выпуклым оком в седых ресницах (был он очень высок и худ) и объяснил все научно – про кратковре­менную память и долговременную, про то, как перево­дить впечатления из первой во вторую. Выработался но­вый тренинг: несколько раз в неделю на ночь неожидан­но для себя самого объявлять ревизию. Вспомнить всех подряд, с кем сегодня хоть коротко встречался. Сначала последовательно, с внутренним проговариванием, кто есть кто, затем еще раз, уже в обратном порядке, быстро «листая» перед мысленным взором только лица, лица, лица, считываемые, как с фотографии, – без имени, без голоса, без жеста. Круговерть их укачивала, усыпляла, похоже, продолжаясь и во сне и позже, уйдя куда-то ниже порога сознания.

Не забывать с годами сделалось привычкой и стоило половины университетской премудрости. Каждый уви­денный человек мгновенно отсылался в хранилища памя­ти. Уж что там творилось: целиком его облик прогонялся сквозь «картотеку» запечатленных образов или в кишении отдельных примет происходило сличение глаз, носов, подбородков, ушей, но ответ был готов почти одновременно с запросом – прошагал навстречу такой-то, мель­кнул в проехавшей машине такой-то.

Тщедушный Факторов шевелит узкими губами, пере­говаривается с другими адвокатами. За шумом публики не разберешь о чем. Кстати, прежде работал в этом же суде. Восседал на возвышении, на одном из тронов с гербами. Всегда они Томина раздражали. Понимай – храм право­судия. А напротив зала – сортир без лампочки. Ладно, минюст очень беден, самое нищее ведомство. Все пыль­ное, обшарпанное, на окнах тряпочки, об которые руки вытереть побрезгуешь. Ладно. Но как ихним сортиром пользоваться? Не затворяя дверь? Уж лампочку-то могли бы… Вроде пора начинать. Ага, топают голубчики под конвоем.

Томин в расследовании дела не участвовал.