Эй, прячьтесь!   ::   Сая Казис Казисович

Расяле, смотри не балуйся!

Микас украдкой глядел на Расяле, а Гедрюс, подняв глаза на контрабас, мысленно прощался и с гномами. «Не сердитесь, что я… Мудрика держал взаперти… Счастливого пути… Возвращайтесь весной».

И машина – мимо яблони, мимо клена, приседая на рытвинах, чтобы не задел за ветки контрабас, через ямы и колдобины выбралась со двора на проселок. Там попетляла, огибая огороды и картошку, а тетушка Алдуте и Расяле еще раз помахали из окошка оставшимся. Одна держала в руке георгины, а другая крепко сжимала уже раскрытое письмо Микаса-Разбойника.

Дольше всех провожал их Кудлатик. Он бежал за машиной, фыркал и сердился, что глаза и нос забивает противный дым. Наконец и пес притомился, отстал и поплелся домой, размышляя о том, что никто его не будет так любить, как любила своего Кудлатика Расяле.

Во дворе он встретил кота Полосатика – тот был тоже опечален. Заклятые враги разминулись, словно старые друзья: кот приподнял хвост, пес повилял ему в ответ, и они поплелись в разные стороны, чтобы в одиночестве еще раз подумать о Расяле…

Гедрюс и Микас-Разбойник, усевшись во дворе под раскидистой липой, мирно беседовали и чистили грибы, что оставила тетушка Алдуте. (Недаром Микасова мама говорила, что ее сыночек любит работать только в чужом доме…)

– Ну, Живилёк, ты счастлив? – спросил Бульбук, полагая, что ответ может быть лишь один – «Да».

Когда Живилёк вернулся, гномы принялись готовить ему торжественную встречу, но тут выяснилось, что все они перебираются на зиму в город. Встреча обернулась проводами. Были они трогательные и веселые, как вспомнишь, еще сейчас хочется петь. Но все песни они уже перепели вместе с добрыми соседями – Черным Вороном, Ежом и Белкой – и распрощались с ними даже по три раза. Теперь гномы лежали в контрабасе и в полудреме слушали, как, откликаясь на рокот мотора, жалобно гудят струны инструмента. Бульбук спросил, счастлив ли Живилёк, и все притихли, ожидая ответа.

– Не знаю…

– Как так? Не знаешь, что такое быть счастливым?

– Не знаю, – признался Живилёк.

– Ну ладно… – продолжал Бульбук. – Тогда ответь-ка мне – есть ты не хочешь?

– Нет.

– Спать не хочешь?

– Нет.

– Ничего у тебя не болит, не холодно? Может, воздуху не хватает?

– Нет.

– Значит, счастлив. Чего же еще?

– Я не согласен! – откликнулся Дайнис. – Если нет беды, это еще не значит, что есть счастье… Подумай, Живилёк, чего бы ты сейчас больше всего хотел?

– Не знаю. В такой темени трудно думается.

– Тогда скажи, кого ты больше всех любишь или кого не любишь? Что тебе нравится или не нравится…

– Всех, наверно, люблю. А жалею больше всего Ворона. Он такой грустный, такой черный!..

– А что не нравится? Может, ты хочешь что-нибудь изменять или сделать по-другому?

– Не знаю. Все кругом такие хорошие!

– Так вот, Живилёк, знай, – заключил Дайнис, – про тебя нельзя сказать, что ты счастлив. Ты только доволен и ко всему равнодушен!

– А кто же счастлив? – спросил Живилёк.

– Не приставайте к нему! – вмешался Оюшка. – Спи, Живилёк, спи. Умаялся за день.

– Я знаю, – сказал Живилёк. – Я бывал счастлив, когда шалил. А вы когда? Мудрик, ты ведь все знаешь…

– Знаю… – ответил Мудрик. – Я БЫЛ счастлив и думаю, что БУДУ еще счастливее. Но я никогда не бываю счастлив СЕЙЧАС.

– Ты вечно недоволен, – перебил Бульбук. – Ученые редко бывают счастливы.

– А ты вечно меня не понимаешь, – ответил ему Мудрик. – Я, к примеру, был счастлив и тогда, в улье… Особенно, когда заснул непоседа кот. Был счастлив вчера, вместе со всеми… А завтра, может, скажу, что все-таки хорошо нам было ехать в этом гудящем контрабасе доброго дедушки… Спорить в темноте о счастье или размышлять про себя, где же мы окажемся…

Гномы замолчали и задумались о том, что ждет их в большом городе.