Люда Влассовская   ::   Чарская Л А

- Дверь, ведущая в клетку зверей, - невозмутимо продолжала Краснушка, - должна была тотчас же отвориться, как вдруг Нерон, остановившись на мне взором, произнес: "Хочешь спасти себя и своих друзей?" - "Хочу!" - отвечала я смело. "Тогда ты должна сложить мне песню, тотчас же, не сходя с арены, но такую прекрасную, за которую я бы мог даровать тебе жизнь".

- И что же? Ты спела? - с загоревшимися глазами спросила Миля, подвинувшись почти вплотную к постели рассказчицы.

- Постой, не забегай вперед! - отрезала Милю Маруся. - Слушайте дальше!.. Мне подали лютню, всю увитую цветами... Я окинула цирк взглядом и, остановив мои глаза на императоре, запела. Я не помню, о чем я пела во сне, но это было что-то такое хорошее, такое чудесное и поэтичное, что сам Нерон смягчился душою и бросил мне лавровый венок на арену и объявил свободу и жизнь всем христианкам.

- Ах, как хорошо! - замирая от восторга, прошептала Миля. - Дай мне тебя поцеловать, душка, за то, что ты всегда видишь такие поэтичные сны!

- Ты плохо знаешь историю, Запольская. Нерон никогда не миловал христиан, отданных на растерзание! - послышалось насмешливое замечание хорошенькой Лер.

Но Маруся, как говорится, и бровью не повела.

- Таня Петровская, Таня Петровская, - остановила она проходившую мимо нее черноволосую и рябоватую девушку с нездоровым цветом лица, слывшую среди выпускных за отгадчицу и в то же время самую религиозную из всех, как ты думаешь, что мог бы означать мой сон?

- Это нехороший сон, Краснушка, - самым серьезным тоном произнесла Петровская, заплетая длинную, доходившую ей почти до пят и тоненькую, как у китайца, косу, - нехороший сон, душка, - присаживаясь в ногах Марусиной постели, повторила она. - Хорошо читать стихи во сне - значит плохо отвечать на уроке; лавровый же венок - значит нуль. Я уже это заметила, как кто лавры во сне увидит - сейчас лавровый венок без листьев, откуда ни возьмись, в журнале.

- Ну вот еще! - недовольно протянула Маруся, не удовлетворенная таким простым толкованием своего поэтичного сна. - Мы - выпускные, нам нулей не посмеют ставить.

- Выпускные! - радостно подхватила Бельская, маленькая, кругленькая толстушка с вихрастой белобрысой головой, отъявленная шалунья, за шалости получившая прозвание Разбойника. - Mesdam'очки, мы выпускные. Подумайте только: 296 дней до выпуска осталось! Только 296 дней! Я от радости, кажется, сейчас на шею Арношке кинусь! Ей-Богу!

- Маруся! Краснушка! Сумасшедшая! Ты еще не вставала! Пять минут до звонка! Ведь сегодня французское дежурство, ты забыла, несчастная!

Это говорила необычайно нежным грудным голосом дежурная Чикунина, высокая, полная девушка, прозванная Соловушкой за удивительно звучный и приятный голос.

Варюша Чикунина была недавно выбрана регентом церковного хора и ни днем ни ночью не расставалась с металлическим камертоном, спрятанным у нее за край камлотового форменного лифа. Она была очень счастлива и гордилась возложенной на нее обязанностью.

- И то правда, - паясничая, вскричала Маруся, - девушки, миленькие, погибла моя головушка! Душеньки-подруженьки, помогите мне! - И в то же время она с необычайной ловкостью набрасывала на себя грубую холщовую юбку, заплетала и укладывала на голове свои огненные косы под уродливый ночной чепчик.

Через две минуты Запольская стояла уже на табурете посередине умывальной комнаты и, размахивая зубною щеткою, декламировала:

Спокойно стояла она пред судом,

Свободного Рима гражданка...

- Арношка идет! Пугач идет! Краснушка, спасайся! - неистово завопила, пулей влетая в умывальную, смуглая, черноволосая, как цыганка, Кира Дергунова, с огромными восточными глазами, так и мечущими молнии.

- Ай! Горе мне! - таким же визгом ответила Маруся и со всех ног кинулась в дортуар, разроняв по дороге все принадлежности для умывания.

ГЛАВА II

На молитву. Новость Сары

Серьезная не по летам Чикунина, восторженная Миля Корбина и я окружили Краснушку и вмиг преобразили ее.