Чудный олень вечной охоты   ::   Алексиевич Светлана

Я просто чувствовала его радости, вынесенные оттуда: как достал куски шины, привязал их на валенки, и у них был этап, и он так радовался, что у него есть эти шины. Однажды принесли полмешка картошки и где-то на свободке, когда работали, кто-то дал большой кусок мяса. Ночью в котельной они сварили суп: "И ты знаешь, это было так вкусно! Так замечательно!" Когда освободили получил компенсацию за отца, ему сказали: "Мы вам должны за дом, за мебель..." Большие деньги. Он купил новый костюм, новую рубашку, новые туфли, купил фотоаппарат и пошел в ресторан "Националь", заказал все самое вкусное, пил коньяк, кофе с фирменным тортом. В конце, когда наелся, попросил, чтобы его кто-то в этот самый счастливый момент жизни сфотографировал. "Возвращаюсь уже на квартиру, где жили, - вспоминал, - и ловлю себя на мысли, что счастья не чувствую. В этом костюме, с этим фотоаппаратом... Почему нет счастья? Всплыли в памяти те шины, тот суп в котельной - вот там было счастье." И мы пытались понять... Вот... Где же живет это счастье? Лагерь он не отдал бы ни за что, не поменял бы. С шестнадцати и почти до тридцати лет он не знал другой жизни, и если представлял себе, что вдруг бы не посадили, ему становилось страшно. Что бы тогда было? Вместо этого? Чего бы он не постиг? Чего бы он не увидел? Вероятно, того самого стержневого, что и сделало его самим собою. На мой вопрос, "Кем бы ты был без лагеря?", отвечал: "Я был бы дураком и ездил на красной гоночной машине, самой модной". Лагерники редко дружат между собой, им что-то мешает. Что? В глазах друг друга они выслеживают то, что было, им мешают пережитые унижения. Особенно мужчинам. Лагерники к нам в дом редко приходили, он их не искал...

Его бросили к блатным... Мальчик... Что там с ним было не узнать никому и никогда. Женщина может рассказать об унижениях, а мужчина нет, женщине легче говорить, потому что насилие заложено в ее биологии, в самом половом акте. Она каждый месяц начинает жизнь заново... Эти циклы... Сама природа ей помогает...

Две дистрофии третьей степени... Лежал на нарах весь в фурункулах, мок в гное... Должен был умереть, но почему-то не умирал. Умер парень, лежавший рядом, он повернул его лицом к стенке. Спал так с ним три дня. "А этот жив?" - "Жив." Получалось две пайки хлеба. Ужас был такой силы, что утрачивалось чувство действительности, смерть уже не пугала. Зима. За окном лежат аккуратно сложенные трупы... Мужских больше...

Домой возвращался на верхней полке. Поезд тянулся неделю. Днем он не слезал, в туалет ходил ночью. Боялся. Попутчики угостят - расплачется. Разговорятся, и они узнают, что он из лагеря.

Он был безумно одинокий человек...

Заявлял теперь всем гордо: "У меня семья". Каждый день удивлялся нормальной семейной жизни, вообще как-то очень этим гордился. Только страх... Но страх всосался, въелся в него, просыпался ночами мокрый от ужаса: не допишет книгу, не прокормит семью, я брошу... Сначала страх, а затем стыд за этот страх. "Глеб, если ты захочешь, чтобы я ради тебя танцевала в балете, я буду. Я на все способна ради тебя". В лагере он выжил, а в обычной жизни... рядовой милиционер, остановив машину, мог довести его до инфаркта. "Как же ты остался там жив?" - "Меня в детстве очень любили.". Нас спасает количество полученной любви, это наш запас прочности. Я была медсестрой... Я была нянькой... Актрисой... Чтобы он не увидел себя таким, какой он есть, чтобы он не увидел своего страха, иначе он не сможет себя любить. Чтобы он не узнал, что знаю... Любовь - это такой витамин, без которого человек не способен жить, у него сворачивается кровь, останавливается сердце. Ой, как много я добыла в себе... Жить, как бежать стометровку... (Молчит. Чуть-чуть качается в ритме каких-то своих мыслей).