Естественная убыль   ::   Лаврова Ольга

– Обвиняемые Маслова и Кудряшов, в связи с про­тиворечиями в ваших показаниях между вами проводится очная ставка. Разъясняю порядок. Вопросы задаю только я. Отвечает тот, к кому я обращаюсь. Первый вопрос об­щий: до ареста отношения у вас были нормальные? Не было личных счетов, вражды? Кудряшов?

Тот со смаком затянулся.

– С моей стороны не было. А чужая душа – потемки.

– Маслова?

– Нет, не было.

– Тогда начнем. По чьей инициативе Маслова была переведена из НИИ торговли в ресторан?

– По моей.

– Для чего?

– Решили реорганизовать кондитерский цех, и я про­сил прислать способного специалиста.

– А для чего понадобилась реорганизация?

Кудряшов похвастался:

– Модернизировали производство, поставили дело на современную ногу!

– А на ваш взгляд, Ирина Сергеевна, для чего пона­добилась реорганизация?

– Сначала я действительно покупала оборудование, выдумывала новые рецепты. Мы стали выпускать фирмен­ные пирожные, торты. Очень интересно было работать.

С появлением Кудряшова ее как подменили: комок нервов. А тот слушает и кивает одобрительно.

– Потом?

– Потом цех начали расширять и расширять. От нас уже требовали одного – как можно больше продукции.

– Ресторан поглощал лишь малую долю сладостей, верно, Кудряшов?

– Излишки продавались через магазины.

– Стало быть, модернизация привела к тому, что кондитерский цех вырос в небольшую фабрику?

– Мы боролись за максимальное использование про­изводственных площадей, гражданин следователь.

– А точнее говоря, старая кормушка показалась мала.

Знаменский немножко поцарапал в протоколе, сей­час будет для Масловой трудная минута.

– Кто и когда привлек вас к хищениям?

– Меня опутал и втянул Кудряшов!

Тот даже отпрянул, сколько мог, и изумился. Очумела она, что ли?! Но быстро переварил отступничество Мас­ловой, засмеялся.

– Чему веселимся? – поинтересовался Знаменский.

– Да как печатают в скобках: «смех в зале».

– А кроме смеха?

– Ну ее, пускай врет что хочет!

– Негодяй!

Перебранки на очных ставках неизбежны, иной раз и рукоприкладство случается, конвоира приходится звать: самому лезть в свару противно. Эти, конечно, драться не станут, пусть поругаются, Масловой оно духу придаст.

– Ирина Сергеевна, как вы узнали, что в ресторане действует группа расхитителей?

– Прошло месяца полтора, как я там работала… У меня в цеху свой закуток, ну, вы видели… Кудряшов туда принес «премию» – так он назвал. Как сейчас помню – три бумажки по двадцать пять рублей. Я на них купила первые в жизни лаковые туфли, а Коле нейлоновую рубашку. Потом еще много раз он приносил «премии».

– Чем они отличались от обычных?

– Обычные платил кассир, а тут сам Кудряшов.

– Была отдельная ведомость?

– Я расписывалась в какой-то бумажке.

Красные пятна на щеках, на лбу, руки на коленях подрагивают. Как бы опять сердце не прихватило. Оди­ночным выкриком «негодяй!» не разрядишься. Надо бы ей пошибче что-нибудь заготовить для Кудряшова. Он, в сущности, роковая фигура в ее судьбе, и давно вынаши­валась неприязнь… Маслова повторяла подробности, уже Знаменскому известные, и он прислушивался краем уха, чтобы вовремя вмешаться с соответствующим вопросом.

– Однажды вызвал меня к себе. Это было после Восьмого марта. Вызвал и говорит: тебя авансом побало­вали, пора включаться в дело. И объяснил что к чему.

– Вы подтверждаете эти показания?

– Да что мне было ей объяснять?! Сама соображала, не маленькая!

– Много я тогда соображала…

Кудряшов поджег новую сигарету и пустил дым жен­щине в лицо.

– Не прикидывайся дурочкой, – он усмехнулся, при­зывая Знаменского в свидетели. – Сунул ей на пробу – взяла, аж глазки заблестели. Стал покрупнее давать – опять берет. А «премии»-то больше зарплаты.