Голосуйте за Берюрье!   ::   Сан-Антонио

И как раз в тот самый момент, когда я покидаю внутренний дворик, господин Морбле, экс-унтер-офицер жандармерии, преграждает мне дорогу, скрестив руки над головой.

— Вы направляетесь в Белькомб?

— Да.

— Вас не затруднит прихватить меня с собой? Знаете, что случилось?

Угрохали еще одного кандидата в депутаты!

— Не может быть, — говорю я, открывая ему дверцу.



Глава 2

Полицейский участок Белькомба напоминает улей, это я вам говорю. Можно подумать, что находишься в универсальном магазине “Галери Лафайет” во время предпраздничной распродажи. Тут жандармы и постовые, стражи порядка и укротители беспорядков, полицейские в штатском и штатские в форме, местные коллеги и ребята из госбезопасности. Я уже не говорю о журналистах, слетевшихся на объедки бараньего жаркого. Все это кишит, кричит, вопит, дымит, перекликается и откликается.

Пока я с трудом припарковываю свою тачку, экс-унтер-офицер Морбле, привыкший находиться в передовых шеренгах, устремляется в комиссариат, как майор индийской армии во главе своего полка. На него тотчас же бросаются два жандарма.

— Вы куда?

Морбле представляется. Его бывшее звание не производит никакого впечатления на жандармов.

— Проваливайте! — гремят они.

— И это вы говорите мне! — подпрыгивает от возмущения Морбле.

— Я убежден, друзья мои, что могу оказать неоценимое содействие и…

В ответ он удостаивается пинка ногой в то место, куда порой вставляют термометр. После такого поворота событий подхожу я, протягиваю им свое удостоверение.

— Этот господин со мной! — говорю я.

На сей раз мы удостаиваемся попеременного приветствия под козырек.

Взбешенный, Морбле отряхивает пыль со своего атлетического зада, костеря на чем свет стоит двух жандармов.

Кто-то из старших по званию спрашивает, что здесь происходит.

Жандармы отвечают: “Ничего страшного”, начальник говорит, “О'кэй!” Мы входим. Мое появление вызывает всеобщую тишину. Парижские полицейские остолбенело глядят на меня, потом ошалело — Друг на друга. Наконец главный комиссар Конруж (который заступил на этот пост в прошлом году вместо главного комиссара Конвера, чего начальник, будучи дальтоником, даже не заметил) устремляется мне навстречу.

— А, это ты, красавчик! Тебя тоже бросили на это дело?

— Неофициально, — уточняю я.

В сущности, это всего лишь полу ложь. У коллег появляется гримаса неудовольствия.

— Ну, тогда нам ничего другого не остается, как отправиться на рыбалку, — насмешливо замечает один из них. — Похоже, в этих местах объявилась форель.

Конечно, это лестные слова, но они пропитаны едва прикрытым неудовольствием. По-моему, если я вмешаюсь в это дело по собственной инициативе, мне основательно будут совать палки в колеса.

Я перехожу на шутливый тон.

— Не стоит об этом столько говорить. Просто Старик, любопытный, как ласка, попросил меня поподробнее разузнать об этом деле. Есть что-нибудь новое об этих двух убийствах?

— Беспредельный ноль, — замечает Конруж. — А-а, мы надолго завязли в этом дерьме. Это одно из тех дел, где продвижение по службе не светит.

— Раздавим бутылочку? — предлагаю я. — Я вас всех угощаю, доблестные собратья.

Это их немного смягчает, и мы отправляемся в кафе на Большую площадь, которая находится на маленькой прилегающей улочке. Я заказываю виски для всех. Вышеупомянутый унтер-офицер Морбле после второго глотка начинает изводить всех своими разглагольствованиями.

— В этом деле нет ничего сложного, мои юные друзья. Нужно объявить в городе осадное положение. Основательно допросить всех жителей, дом за домом, не упуская ни детей, ни стариков, пока кто-нибудь не сознается. Клянусь вам, что, действуя таким образом, вы быстро добьетесь результата.