Архангелы и Ко   ::   Чешко Федор

Господин попечитель отвлекся, чтоб поздороваться с очередным прохожим (точней, пробегающим) и рассказать ему об унесенной шляпе и о деле, которое важнее удобств. Матвей решил было воспользоваться случаем, откланяться и сбежать, но затея не удалась.

— Кстати, о делах. — Голос господина попечителя этаким хамелеоньим языком догнал и пришлепнул качнувшегося уже прочь Матвея. — Вы, кажется, преподаете детям какие-то ни с кем не согласованные новации? Или мне неточно доложили?

«Не доложили, а насверчали», — подумал псевдо-Чинарев. Вслух же он довольно воинственно напомнил, что с самого начала соглашался вести один только курс программирования и комп-техники, а преподавание истории и культуры прародственных социумов директор колледжа навязал ему чуть ли не в приказном…

Господин попечитель, впрочем, в его оправданиях нуждался не больше, нежели давеча в заверениях. Господин попечитель, оказывается, пока нуждался только во вникновении в суть примененных новаций. И наставник новоэдемского юношества Степан Чинарев, вновь заморгав, принялся объяснять: он открыл, что древний киевский князь Владимир никак не мог крестить Русь, поскольку был на самом деле евреем… то есть иудеем. Просто невероятно, как долго этот факт ускользал от специалистов-профессионалов. Дело, наверное, в том, что специалисты приучены копать вглубь, а тут все лежит на поверхности. Вот хоть былина «Данила Ловчанин», приведенная в хрестоматии как пример древнеславянского литературного творчества, — в ней князь Владимир называет каждого подчиненного-славянина гоем («ах ты гой еси, Данилушка Денисьевич» и т.п.).

Выслушав, господин попечитель минутку-другую поразмыслил и, наконец, изрек:

— Что ж, в целом одобряю. Думаю, после ознакомления с вашими выводами методический совет вообще исключит это произведение из программы. А также и в целом сведения об этом князе… Как вы сказали — Владимире?.. Да, исключит ввиду несоответствия профилю курса. Тем не менее советую вам впредь воздержаться от излишней самостоятельности. Желаю удачи в изучении катаклизма. Удачи и осмотрительности, слышите?

Засим господа учитель и попечитель раскланялись и разошлись.

В общем-то, Матвею повезло: беседа со старым сморчком впервые ни на иоту не испортила ему настроения. Ведь невозможно же хоть сколько-нибудь испортить то, что и так уже безнадежно испорчено!

Ах, Новый Эдем… Новый Эдем…

Как радовался экипаж сухогруза, узнав пункт назначения того чертова рейса! Еще бы — впереди планета красивых легенд, райские кущи, населенные ста пятьюдесятью тысячами избранных. Единственный город в стиле первопоселений этих… как их… голландских конквистадоров с Дикого Запада, а вокруг — неизведанный девственный мир. Мир привольных лугов и заповедных пущ; мир вековечных деревьев-гигантов, километровые корни которых выкачивают воду из немыслимых глубинных недр, наделяют ее волшебными свойствами, а потом щедро отдают животворящую влагу кристально-прозрачным озерам…

Да что там живая вода!

А златокедр? Одно только это мельком оброненное словцо откликается чувственным трепетом, сладострастной мукой необоримого вожделения в сердцах всех модниц и модников, независимо от того, какому богу привыкли они поклоняться — ретробрегету фирмы Нью-Фаберже в корпусе из байсанского вынутого алмаза или сверкающему хромопластом ревущему моноциклу с запретным бензодвижком. Волшебная древесина, которая умеет учиться, которую бесполезно красть, потому что признает она лишь хозяина. Только взятая с неубитого дерева, только обработанная вручную и, как утверждают новоэдемские мастера, с чистыми, честными помыслами, приобретает она свои недоступные яйцеголовому пониманию свойства.