Черно-белое биение жизни   ::   Ашкинази Леонид

(Все, все знает - подумал я со стыдливым восхищением, и то, что я прелюбодеяю - как же это сказать-то правильно, блин! - и то, что стараюсь не отбивать...). Он помолчал - уж не давая ли мне время на эту мысль, хитрюга? - и продолжил - жить, одним словом, стараешься экстремально активно, а вот в конце что будет? Как функция рваться будет, представляешь? Мне страшно думать об этом, - честно признался я. Но уклониться от вопроса я себе позволить не могу, - добавил я и замолчал. Собеседник ждал.

- Трудно при моем характере и ментальности плавно вписаться в смерть... - осторожно начал я, - мне кажется иногда, что я - кочегар в "Желтой стреле" Пелевина, идущей к разрушенному мосту, но что я не хочу сойти с поезда, как его герой, а в чудовищной своей нелогичностью надежде на чудо кидаю лопату за лопатой уголь в зев топки и летящий туда уголь видится мне черным огнем по белому огню... а на шее у меня на пропотевшем шнурке мотается диктофон и я спешу рассказать, что вижу... и верю - набрав скорость, можно проскочить. Не знаю, куда... Может, старуха не успеет, может быть, отшатнется от огня, бьющего из распахнутой топки, а может быть - совсем уж нелепо думаю я - все ж лопата, добрая древесина, да железка, а что, если... чего там коса - лопата в крепких руках, чай, пострашнее будет... А ежели что, так не жалко, запись услышат, и в других поездах, что рвут воздух и летят к мостам, глядишь, покрепче у топки встанут, ловчее лопатой взмахнут... кто знает... а если что... всяко случается... был такой Аристид Майоль, великий скульптор, совершенства достиг, не захотел вниз с вершины, а "спустился ночью в гараж, сел в машину и повел ее к берегу океана... к любимому месту около Этрета, где суша обрывалась в воду отвесной скалистой стеной..." это у Паустовского описано... а еще у Лема... загадочный конец "Возвращения со звезд", когда он решил покончить с собой... думают - потому что она его не поняла, потому что получилось, что он добился своего шантажом - нет! Не в этом же дело! Просто не захотел, не захотел обратно, обратно с вершины... и только она спасла его... она вернула его в жизнь, считайте, вернула уже из оттуда; мужчина, он решил все - и, значит, все, уже был там; так что она, считайте, в те минуты на летящем из ночи шоссе стала женщиной - она родила его, родила из суицида.

***

- Когда я еду с ней в метро, освобождается два места, она садится и делает свой жест - прикасается ладонью к сиденью рядом - "сядь" - меня захлестывает такая волна ледяного восторга... если бы ты, о Всемогущий и Грозный, знал это... Мой собеседник скептически улыбнулся. - Я-то что, я знаю, я могу... - ответил он, - дело же не во мне... дело в тебе... ты же хочешь, чтобы она пошла тебе навстречу сама, чтобы не я за сценой ручки крутил, а чтобы честно, чтобы твои мысли, твои слова, чувства, тексты, короче - ты сам, чтобы она к тебе только сама и только из-за тебя на шею бросилась! Что я мог на это ответить? Ведь Он сказал правду.

***

В одном из старых фильмов была такая сцена - трое решили остановить машину. Вышли на шоссе, встали в ряд, взялись за руки, а страшнее всего среднему, он извивается, пытается вырваться, а двое средних держат его со свирепыми лицами. Трудно вытаскивать свое подсознание на шоссе... Да и что летит по этому шоссе навстречу троим, этим либидо, эго и суперэго? Жизнь или смерть? Чей сияющий белым огнем бампер расцветает на черном огне ночи?