Анискин и Боттичелли   ::   Липатов Виль Владимирович

Участковый Анискин медленно поднимался на крыльцо малюсенького, дряхлого, покосившегося дома. На завалинке росла дикая трава, крыша провалилась, на крыльце не хватало двух ступенек. Войдя в сени, он остановился, прислушался. Доносился из-за тонких, перекошенных, щелястых дверей пьяный гомон, крик и пение. Анискин постучал, не дождавшись ответа, открыл двери.

- Здорово бывали! - весело произнес Анискин.

За нестроганым деревянным столом, расшатанным и тоже покосившимся, сидела пьяная и буйная компания - двое мужчин, две женщины и хозяин дома, фигура колоритная и необычная. Бородатый, широкий, толстощекий - вот что представлял собой хозяин старого дома, поп-расстрига Васька Неганов. Он был, естественно, пьянее всех, одет был в обноски не то рясы, не то поддевки, а на плечах переливались золотым шитьем остатки ризы. Увидев пришедшего, поп-расстрига во все горло заорал:

- Здорово, Федька! Садись, пей, веселись... Ежели откажешься, шагай отседова!.. У меня на тебя - зуб! Лидка, усаживай милицию!

Анискин медленно прошел по комнате, сел на деревянную лавку, что стояла возле стены, строго огляделся. Самым диковинным в комнате было вот что... Все стены дома напрочь, то есть почти без просветов, были заклеены винными и водочными этикетками, а из угла в угол комнаты, перекрещиваясь, в разных направлениях, наподобие бельевых веревок тянулись гирлянды из жестяных бутылочных пробок. Они звенели всякий раз, когда кто-нибудь делал резкое движение или просто шел по комнате.

- Федька, садись за стол! - заорал Васька Неганов. - Садись, говорят, я поп-расстрига, тебе со мной пить можно, я не опасный... Ну, кому говорят, садись! Или мы с тобой не выросли вместе? Или мы с тобой огурцы с огородов пацанами не воровали? Или ты меня в колотовкинской бане не запирал?

Анискин медленно расстегнул китель, трижды шумно вздохнул и выдохнул - душно, жарко, прокурено, проспиртовано было в комнате.

- Лидия Аниподистовна Сопрыкина, - негромко сказал он, - утренняя дойка пропущена, мальчонка некормленый, собственная корова в стадо не пошла. Я ее возле реки встретил... Это как так?

Полная, буйноволосая и блаженно-пьяная женщина на глазах потускнела: ссутулилась, заморгала, словно собиралась плакать.

- Тебе надо домой бежать! - негромко продолжал Анискин. - Давай, Лидия, вали домой... Я тебя, конечно, как недавно овдовевшую, жалею, но... Вали домой!

В полной тишине женщина поднималась, поправляя одежду и волосы, пошла к дверям, на ходу стараясь отрезветь; она вышла из дверей почти не качаясь. А участковый повернулся к другой женщине, щелкнув кнопками, расстегнул свою неизменную планшетку, вынул несколько листков бумаги. Женщина наблюдала за этими неторопливыми, деловитыми и привычными движениями.

- Я так думаю, Ольга Пешнева, что тебя надо в третий раз на пятнадцать суток оформлять. - Он зловеще помолчал. - А в третий раз пятнадцать суток не дают... Так что тоже - вали домой, а завтра утром приходи ко мне в кабинет. - Он поглядел на часы. - К девяти ноль-ноль приходи в кабинет...

Когда Ольга Пешнева ушла и шаги ее затихли на крыльце, участковый испытующе уставился на картинно красивого парня в форме речника. У него падал на лоб лихой белокурый чуб, тельняшка обтягивала атлетические плечи, брюки были внизу непомерно широки. Голые руки речника были обвиты татуировкой - две змеи.

- От парохода отстали, гражданин, к пароходику припоздали, сердечный? - умильно пропел Анискин и жалобно поморщился. - С горюшка пьете, что от родного пароходика отстали?

- Отстал, - мрачно ответил речник и поднялся. - А вам какое дело?

В нем было метра два роста, ноги оказались могучими, руки висели такие длинные, что страх брал.