Ночная стража   ::   Пратчетт Терри

Он жил в Новых Сапожниках вместе с родителями.

Родители, подумал Ваймс. Это хуже.

— Кто-нибудь уже ходил к ним? — спросил он. — И не говори, что это был Шнобби. Нам ведь не нужно повторения всей этой ерунды вроде «спорю на доллар, вы вдова Джексона».

— Я был, сэр. Как только мы узнали.

— Благодарю. Очень плохо это восприняли?

— Торжественно, сэр.

Ваймс застонал. Он мог представить их лица.

— Я напишу им письмо, — произнес он, открывая ящик стола. — Пусть кто-нибудь отнесет его, хорошо? И скажет, что я приду позже. Наверное, сейчас не время… — Нет, стоп, они ведь гномы, а гномы денег не стыдятся. — Забудь об этом — пусть скажет, что мы позаботимся о его пенсии и всем прочем. Погиб при исполнении. Ну, практически. Так даже лучше. Все сложится воедино. — Он порылся в ящиках. — Где его документы?

— Вот, сэр, — ответил Моркоу, осторожно протягивая папку. — В десять мы должны быть во дворце, сэр. Комитет. Но, я уверен, они поймут, — добавил он, увидев выражение Ваймса. — Я пойду, освобожу его ящик, сэр, и, полагаю, парни скинутся на цветы и все прочее…

Когда капитан вышел, Ваймс задумался над бланком письма. Личное досье, он должен был обращаться к чертову досье. Но ведь теперь полисменов стало так много…

Скинутся на цветы. И гроб. Всегда присматривай за своими. Так говорил сержант Дикинс, много лет назад…

У него не слишком-то получалось произносить речи, и уж тем более писать, но, заглянув пару раз в досье, просто чтобы вспомнить, он написал все, что мог.

И это были хорошие слова и, более или менее, верные. Но, по правде говоря, Рукисила был простым гномом, которому платили за работу полисмена. Он поступил в Стражу, потому что теперь это был отличный выбор карьеры. Хорошая оплата, приличная пенсия и прекрасное медицинское обслуживание, если у тебя достаточно крепкие нервы, чтобы позволить Игорю оказать тебе помощь. А через год или около того анк-морпоркский полисмен мог уехать из города и получить работу в страже любого города на равнинах с незамедлительным повышением. Такое случалось постоянно. Сэмми — так их называли даже там, где никогда не слышали о Сэме Ваймсе. И он некоторым образом гордился этим. «Сэмми» — это стражник, который может думать, не шевеля при этом губами, который не берет взяток — слишком много, да и то, ограничиваясь пивом и пончиками, что даже Ваймс считал необходимым, вроде масла для колес — и, в целом, заслуживал доверия. По крайней мере, в определенном смысле этого слова.

Топот бегущих людей давал понять, что сержант Детрит привел с утренней пробежки новое пополнение. Ваймс даже слышал песенку, которой их обучил Детрит. Почему-то сразу становилось ясно, что ее придумал тролль:

— Мы паем всю эту дурь!

Мы паем, пока бежим!

Но зачем — мы не паймем!

Даже строки не рифмуюца!

— А ну громче!

— Раз! Два!

— Еще громче!

— Много! Много-много!

— Я не слышу!

— Э… чего?

Ваймса все же раздражало, что многие полисмены, учившиеся в их маленькой школе в здании бывшей лимонадной фабрики, уезжали из города, как только заканчивался их испытательный срок. Но это имело и свои плюсы. Теперь Сэмми были даже в Убервальде, быстро продвигаясь по службе. Полезно знать людей, и что их учили отдавать ему честь. Любые политические изменения часто означали, что местные правители не общаются друг с другом, но, с помощью семафорных башен, сэмми могли переговариваться постоянно.

Он вдруг осознал, что нашептывает другую песню. Мелодию, которую он годами старался позабыть. Она возвращалась вместе с запахом сирени. Он виновато замолчал.

Когда в дверь постучали, Ваймс уже дописывал письмо.

— Почти все! — крикнул он.

— Это я, шэр, — произнес констебль Игорь, просовывая голову в приоткрытую дверь, и потом добавил: — Игорь, сэр.