Ноги Логофарса   ::   Никитайская Наталия

И хотя на филармонических афишах можно встретить фамилии похуже этой, я довольно рано начала обижаться за Федю, и прозвище Стравинский - исправление ошибки, как мне казалось в детстве, - осталось за Федей с моей легкой руки.

А так Федя был отличным парнем. И обладал только одним недостатком: боялся фальшивой ноты. Слух на фальшь у него был абсолютный. Поэтому с Федей было трудно общаться. Он не фальшивил сам и не любил, когда рядом фальшивят. Но сегодня я за себя не боялась.

Поддавшись на мою покаянную искренность, Федя сыграл мне новый, только что написанный вальс. Вальс тронул сердце, и я от всего сердца похвалила автора:

- Прокофьев!

Стравинский скривился. У него была собственная фамилия и - что куда важнее - имя, пусть еще и не самое громкое.

Кто-то открыл входную дверь. Мама. Мне пора сматываться. Мама Стравинского не без основания считала, что я дурю Феде голову и, соответственно, терпеть меня не могла.

- Так подумай насчет реквиема. Понимаешь, главной темой должна стать тема пошлости. Я даже развитие ее вижу: сначала сглаженная, такая, что ее можно принять за недоразвитое чувство юмора, потом посильнее, когда уже видно, что пошлость, грязь - и невольное желание уклониться, отойти, а потом высшая стадия - подлость. Разит чуть не насмерть. Многие сдаются без боя, другие воюют, но проигрывают, а некоторые выигрывают, побеждают, но пакостное ощущение в душе остается на всю жизнь.

Стравинский слушал внимательно:

- Хорошо рассказываешь, - похвалил он. - Похоронно. Кое-что я понял. Что же - тема трудная, но я попытаюсь...

- У тебя настоящая творческая натура, - подлизалась я и опять обошлось без фальши.

Вошла мама.

- Федор! Тебе давным-давно пора быть на концерте. - Она развернулась ко мне. - Надеюсь, Женя тебя простит, - очень ядовито добавила она.

- Не беспокойтесь обо мне, не стоит, - смиренно, а значит, вдвойне ядовито ответила я, - мы с Федей уже готовимся к выходу. Я предвкушаю большое удовольствие: так давно не слушала Фединой музыки.

Мама позеленела. Федя не счел нужным меня поправлять. Умница. Понял, что сегодня я и без того несчастна.

- Ты что, и правда пойдешь на концерт? - с надеждой спросил Федя, когда мы вышли на улицу.

За углом мелькнули чьи-то ноги, но вроде бы не Логофарса.

- Да нет, Стравинский, сегодня не пойду.

Мы расстались. Я взглянула на часы и поняла, что вечер еще только начинается, а мне уже хочется повеситься от тоски.

Наверное, от большой тоски - не иначе - я отправилась к жене Логофарса, у которой не была с тех пор, как начался наш с ним роман.

Елизавета заливалась слезами.

- Проходи. Хорошо, что ты пришла. Я не знаю, что мне делать с этим.

Она показала на тахту. Там лежали ноги в джинсах и носках. Ботинки стояли на полу. Увидев меня, ноги вскочили и принялись метаться по комнате. Но выход загораживали мы с Елизаветой, а из окна можно было дотронуться до звезд рукой. До земли же было далековато.

- Я всегда думала, что нижняя часть мужнина тела износится раньше верхней, - сказала Елизавета.

Я кивнула с серьезным видом. Ноги стояли в дальнем углу комнаты и с подозрением за мной следили.

- Пожалуй, так и должно быть. Человек всю жизнь бегал от одной к другой, от одного к другому, перепрыгивал, перескакивал; по его прыгучести ему бы шесть ног - как блохе.

- Во всяком случае, эти две мне ни к чему.

- Но выгнать их ты не имеешь права, они здесь прописаны.

- Ты ведь, кажется, любила его? - спросила вдруг Елизавета. - Почему бы тебе не приютить их на время.

- Они не согласятся.

- А я уговорю, - загорелась Елизавета.

Мне доставила удовольствие ее торопливость. Раньше она несколько иначе относилась к тому, что ее муж периодически у меня проживал. Но я пришла сюда не потому, что хотела отомстить Елизавете.