Нопэрапон, или По образу и подобию   ::   Олди Генри Лайон

Тени бродили по белому лицу, по женской маске, вдруг ожившей в ночи, полной теней, звуков и напряженного внимания.

Голова запрокинулась, всплеснув прядями длинного, до пят, парика. Обилие света пламенем охватило маску, изменчивость наложилась на неизменность, и неживой лик на миг оживился ликованием.

Тени - волнующие, завораживающие.

Тени...

Смятение чувств.

Нога в белоснежном носке поднялась, притопнула. Одинокий звук, неожиданно гулкий из-за укрепленного под досками кувшина, не спеша побежал прочь, в темноту... дальше, еще дальше...

Исчез.

Как не бывало.

Любуясь на белый снег,

По горам кружу я...

Гортанный, растягивающий гласные голос давно уже был не столь силен, как в далекой молодости, когда с легкостью перекрывал шум взыскательной киотской публики, - но ведь и шум давно ушел в прошлое, став воспоминанием.

Пылью под ветром.

Зря, что ли, сказано в "Предании о цветке стиля":

- После пятидесяти лет едва ли есть иной способ игры, кроме способа недеяния. Недаром говорят: "В старости единорог хуже осла!" И все же: коли являешь собой поистине мудрого мастера, цветок сохраняется в тебе, пусть даже ты теряешь многие и многие пьесы. Так, случается, не опадают цветы и с одряхлевшего дерева, почти лишенного веток и листьев...

Сейчас на представлениях Дзэами Дабуцу, Будды Лицедеев, шесть лет назад постригшегося в монахи, но не оставившего сцену, - сейчас на редких спектаклях, где великий мастер, автор "Предания о цветке...", являл публике свое искусство, молчали.

Затаив дыхание.

С замиранием сердца.

Вслушиваясь в тихий плач хора:

Круг за кругом - и снова круг,

О, вращение без конца!

Слепая привязанность к земле,

Туча, темнящая лунный свет.

Пыль вожделений свилась клубком

Так горная ведьма родилась.

Глядите, гладите на демонский лик!..

Ветер не выдержал, прошелестел в соснах на холме - там, далеко, за спинами зрителей, с трех сторон окруживших помост. И в ответ рябью пошла крона могучей, узловатой сосны на заднике, ожидая поддержки от изображения двух стволов бамбука, молодых и стройных, на правой стене близ "дверцы-невидимки".

Оттуда, из этой дверцы, появлялся служка в черном, когда требовалось незаметно поправить актеру парик или подать оброненный веер; но сейчас в служке не было надобности.

Спектакль "ха", зрелище "пяти вершин", близился к завершению. Торжественное спокойствие "пьесы богов", трагедия "пьесы о судьбе

воина", смиренность и созерцание "пьесы в парике", повести о горестях и превратностях любовной страсти; одержимость "пьесы о безумцах" - и, наконец, финал.

"Горная ведьма", феерия "пьесы о демонах".

Испытание мастерства.

Вечный, пряный искус.

Гора и снова гора,

Так круг за кругом...

В свой нескончаемый путь

Уходит ведьма.

Была здесь только сейчас

И вдруг - исчезла...

Долго затихал во мраке плач бамбуковой флейты-фуэ... долго, ах, долго!., тише, еще тише...

Все.

Занавес сомкнулся, укрыв от взглядов одинокую фигуру.

2

- Эй, нальют мне, в конце концов, пива?! Живо!

Мотоеси, младший сын Будды Лицедеев, в растерянности поглядел на отца. Тот минутой раньше снял с себя маску и сейчас пристально вглядывался в деревянный лик, прежде чем спрятать маску в футляр. Больше никого в актерской уборной не было; если, конечно, не считать монаха лет тридцати с лишним, нагло вломившегося сюда из крытой галереи.

В руках монах держал огромный меч в красных ножнах, длиной едва ли не на локоть больше самого бритоголового смутьяна.

- Пива Безумному Облаку! Просяного пива, с шапкой пены!

- Дай святому иноку пива, - не отводя взгляда от маски, бросил великий Дзэами.

На коленях заскользив к кувшину, что стоял в углу уборной, Мотоеси поспешил наполнить кружку.