Лотерея блатных   ::   Сан-Антонио

В огромных цинковых баках выносятся причиндалы, которые должны обеспечить Берюрье чудесный улов. Горы печени! Гималаи сердец! Фудзияма кишок… Мы идем по крови.

Берюрье, потрясенный этими запахами, с жалким видом поворачивается ко мне.

— Ничего себе! — бормочет он.

Поскольку Господь не обделил меня обонянием, я и сам все прекрасно чувствую.

Гродю, привыкший к этому, прогуливается среди органов, как манекенщица на подиуме.

— Много тебе надо? — спрашивает он.

— Полкило, — заявляет Толстяк. Его друг чуть не падает.

— И ты притащился на рынок из-за полкило этой хреноты?

— Ну… Мне сказали, что тут это дешевле, чем в любом другом месте…

Гродю подзывает продавца и просит взвесить указанный объем “приманки”, необходимой моему достойному заместителю.

Я тем временем осматриваю корзину с головами.

— Знаешь, что можно сделать? — спрашиваю я.

— Нет.

— Завтра первое апреля… Старые традиции забываются. А что, если мы устроим хорошую шутку над Пино? Ярко-красная физиономия Берю освещается.

— А какого рода будет шутка?

— Мы могли бы послать ему коровью голову. Что ты на это скажешь?

Представляешь, он раскрывает дома посылку и оказывается нос к носу с такой харей!

Он в восторге.

— Я плачу половину, — кричит он в порыве энтузиазма.

— Согласен. Давай найдем какую-нибудь повыразительнее… Смотри-ка, а эта немного похожа на тебя… Такой же высунутый язык и глупая улыбка. Берюрье суровеет.

— У тебя очень оскорбительные сравнения, Сан-А. Он осматривает голову, предложенную мной, и качает своей:

— У нее недостаточно большие рога.

— Верно, только этого ей и не хватает до полного сходства с тобой!

— Что это еще за намеки!

Он делает мне страшные глаза. Он прекрасно знает, что я в курсе его несчастья, но не хочет, чтобы слух распространился. Если мадам Берюрье узнает, то может проявить недовольство, от которого пострадает Толстяк.

— Я просто пошутил, — великодушно заявляю я. Он переводит дыхание.

— Погоди, — говорит он. — Гродю выберет нам самую клевую в корзине.

Он делится с ресторатором нашим планом, который тот не находит особо забавным. Ему трудно себе представить, что в принципе съедобной вещью можно воспользоваться, чтобы подшутить над приятелем. Но мы настаиваем, и он, вздыхая, начинает рыться в корзине. Он берет головы за рога и показывает нам, чтобы мы могли остановить свой выбор.

Мы осматриваем с полдюжины отвратительных трофеев, ища у них сходство с нашими общими знакомыми, что оказывается не так трудно, как может показаться. Гродю нагибается поднять седьмую коровью голову, но вдруг внезапно замирает перед корзиной, качается и валится в лужу крови на полу.

— Твою мать! — орет Толстяк. — Мой приятель потерял сознание!

Начинается суета. Продавец субпродуктов, крепкий малый, скорее широкий, чем высокий, помогает нам поднять Гродю. Мы тащим его за каменный прилавок и сажаем на стул.

Продавец снимает с полки литр дешевого коньяка и засовывает горлышко между клыками ресторатора.

Тот весь белый, как Рождество на Шпицбергене.

— Он что, сердечник? — спрашиваю я Берю.

— Он? Да ты чего! Он крепкий, как Новый мост.

— В один прекрасный день Новый мост тоже рухнет, — пророчествую я.

Мы хлопаем его приятеля по щекам… Даем ему вторую порцию выпивки… И следим за его реакциями. Его физия медленно розовеет. Он издает тяжкий вздох только что изнасилованной девушки и наконец открывает зенки.

— Ты че, как баба? — без обиняков спрашивает Берюрье. — Что с тобой случилось?

Вместо ответа Гродю тянет руку в сторону корзины:

— Там!

Можно подумать, что он увидел летающую тарелку.

— Что там такое?

— В корзине! Посмотрите!

Мы оставляем его, чтобы бросить взгляд знатока на указанное им место. Первым “это” замечает Толстяк Берю.