Маёр милиции   ::   Попов Виктор Николаевич

---------------------------------------------

Попов Виктор Николаевич

Майор милиции



Виктор Попов

МАЙОР МИЛИЦИИ

Более четверти века вел беспощадную борьбу с преступниками подполковник милиции Федор Константинович Орешкин. Его светлой памяти посвящаются эти рассказы

ТРАКТОР

Стылая осень еще не легла, но уже потихоньку прибирала к рукам землю. Березы давно уже облетели и в сухом прозрачном воздухе их безлистые ветви гляделись никлыми и охолодавшими. Тополя облетели тоже и приболотный тальник. Лишь американский клен в трехрядных лесополосах иссох, подурнел, но с седовато-коричневыми семенами своими не расставался. Жестяно шуршали они под легким ветром, навевали на прохожих и проезжих тоску и оторопь. Утренние заморозки асфальтировали дороги, становились они быстрыми и звонкими. А днем, подтаяв, оскользали и проползавшие машины оставляли на них глубокие вихляющиеся следы.

Той самой порой, завершив свои командировочные дела в одном из отделений Беловского совхоза, я проведывал про оказию в районный центр Троицкое. Попутных машин пока не предвиделось.

- Маленько, товарищ, опоздали, - конторская уборщица оперлась скрещенными руками на метлу и сочувствующе качнула головой. - Уехал уже Володька. А друга его как третьего дня послали в Барнаул, не вернулся еще.

Володька уехал, друг не вернулся. Кроме шоферов в отделении не было, и ожидать приходилось только заезжего, а дело это очень неверное. И я решил идти пешком. Утренник продержится еще часа два, за это время я отшагаю прилично. А там, глядишь, и оказия подвернется...

Вначале шлось споро и незаметно. Радовался я быстрому дружному утру, радовался холодному ясному солнышку, свободе своей, не стесненной пропахшим бензином пространством кабины тоже радовался. Потом, когда солнышко, набрав силу, прикоснулось к земле с ласковой деловитостью, моя радость несколько спала, а к полудню и вовсе сменилась тяжелой, вязкой усталостью.

К перекрестку, от которого, как помнил, до Троицкого осталось что-то километров двенадцать, я подошел совсем разбитым и злым.

Грузовой газик я увидел вскоре за поворотом. Размазав по дороге рваный рубчатый след, он сполз в придорожную канаву и обосновался там всерьез и надолго.

Прежде меня это, видимо, осознал шофер, который сидел на подножке и с безразличным видом очерчивал носком сапога круги и восьмерки. Я подошел, поздоровался, последил несколько времени за его занятием и, разумеется же, задал самый глупый вопрос, который только можно задать в подобном положении:

- Загораешь?

- Нет, еду... Закурить есть?

Я устал и радовался предлогу отдохнуть. Андрей (шофера звали Андреем) изуверился в возможности выбраться самостоятельно, и в нем кипело желание высказаться. Пара подобралась согласная. Дорожные дела и проблемы мы обсудили сполна. И, уверяю вас, обсуждение это происходило в обстановке полного согласия и взаимопонимания.

А потом появился человек в серой форменной одежде с копной волнистых серебряных волос над лицом внушительным и строгим. Выбрался он из газика, у которого с левой стороны вместо прожектора был приспособлен радиорупор, легко шагнул к нам и, покачав головой, сказал односложно: "Да-а..."

Андрей, вины которого в происшедшем не было, тоже покачал головой и сказал: "Да-а". Но сказал он это тоном таким сокрушенно-извиняющимся, что мне, право же, стало за него неловко.

- Тяжелая у тебя телега... Что ж, попробую, испыток - не убыток. Трос-то хоть у тебя есть?

И трос был, и лопата, и солома рядышком, но попытка все-таки провалилась. Милицейский газик, соединенный буксиром с засевшим грузовиком, взвывал, урчал, взрывался каскадом стонущих утробных звуков, из-под колес его вылетали ошметки грязи и, глухо чавкая, падали на землю.