Маска для женщины   ::   Смирнова Алена

Главным было поднатужиться, собраться, словно трясущиеся пальцы сжимаешь при чужих в кулаки, и не лезть ни к кому выяснять отношения. «Наши» растрепались приезжим о моем нынешнем плачевном положении, и тех распирало то ли любопытство, то ли искреннее желание пообщаться со мной. Я всем дежурно улыбался, дарил рассеянные взгляды, говорил с подлой растяжкой фразу-другую и прятался. Но как-то был вознагражден. Некрасивый бледноглазый атлет сказал мне в спину:

— Чего только статисты не выдумают про звезду. Он в отличной форме.

Кажется, его гнусавым хором принялись переубеждать. Я не обиделся. Фраза «Некого винить, кроме себя» давно стала привычной в сеансах самообличения.

В тот вечер я все-таки не удержался и перебрал. Театр был пуст, я решил поразмяться, вышел на лестницу и увидел ее внизу, возле гардероба. Точно такой же она блистала в «Жизели» двенадцать лет назад. Я вскрикнул, зажмурился, а когда открыл, казалось, закровоточившие глаза, привидение исчезло — нежнейший и бесплотный призрак моей бывшей жены.



Глава 3



То, что большинство, подхихикивая или брезгливо кривясь, называет «тягой к представителям своего пола», проявляется не сразу. «Тяга к спиртному», кстати, тоже. Хотя и геями, и алкоголиками не становятся, а рождаются — гены. Мы в любом случае обречены на дополнительные мучения. Либо подавляем желание, либо осуществляем его и потом подавляем потребность. Первый вариант самоограничения практикуют так или иначе все люди, а вот второй… Впрочем, в любом случае важно, во имя чего или кого маешься.

В училище я влюбился в рыжую голенастую девочку с мальчишеской фигуркой. Ей прочили сказочное будущее, если окрутит кого-нибудь из театрального начальства. Но она предпочла меня. Рок не обделил нас соблазнами медового месяца, веселыми шумными пирушками богемы, постижением законов и чудес сцены, которые часто так перепутываются, что диву даешься, рискуя сойти с ума.

Она тоже не прочь была махнуть вина и водки, случалось, лишнего. Ее выручал рвотный рефлекс. У меня таковой отсутствовал. Я глушил алкоголь до потери ориентиров, дебоширил, часто дрался, а наутро ничего не помнил. Но похмелья у меня тогда не было, господа артисты «отличались» по очереди, мирились быстро. Примерно через год она во всеуслышание сказала:

— Я завязываю. Мне это мешает танцевать. Есть же понятие «приоритет профессиональный».

Ее довольно жестоко высмеяли. Я не защитил, более того, принял этот выпендреж с неприязнью. В нашем кругу верили — талант хранит, не дает опуститься. Талант был богом, не требующим жертвоприношений. Судьба воспринималась не процессом, а данностью. Заявление о каких-либо помехах творчеству было равнозначно обвинению в бездарности. У нас были разные характеры. Она — более жесткая, целеустремленная, недоверчивая. Я же по натуре рубаха-парень и простак. Мне действительно доставляло удовольствие раздавать последнее. Его без колебаний хватали, а я искренне радовался, веря, что если не люди, так Небо вернет мне все сторицей. Именно тогда, когда я больше всего буду в этом нуждаться.

Вспоминаю и поражаюсь, насколько банальна моя история и стандартны выпавшие на мою долю испытания. Однако одно дело знать, другое — чувствовать, одно — обобщать, другое — пережить те шестьдесят секунд, которые потом совпадут с чьими-то описаниями. Известно, как мало передают слова.

Итак, я пустился во все тяжкие. Пропускал репетиции, нахамил своему педагогу, который сделал мне на улице замечание за непотребный вид, обругал режиссера, сорвал спектакль. Она носилась по кабинетам, улаживала мои неприятности, упрашивала дать последний, сотый, шанс. Мы начали скандалить, упрекать друг друга в черствости, эгоизме, глупости; легче перечислить то, в чем не упрекали.