Атлантическая премьера (Black Box - 1)   ::   Влодавец Леонид

А потом, когда мы всему, чему требовалось, подучились, то есть через полгода учебки, развезли нас, родимых, по боевым частям. Многих в Афган пихнули - там такие нужны были. А я угодил в славную страну Гэдээрию, в передовой окоп родного ОВД. В смысле, Организацию Варшавского Договора.

По немецким понятиям - глушь несусветная. Аж двадцать верст до ближайшего населенного пункта. Горка, поросшая лесом, а на горке - мы, за большим-пребольшим забором. И все то же, что в учебке, только в два раза злее и крепче. Потому что там мы все были шпана и сопляки, а тут, кроме нашего "духовского" племени, были вообще-то очень уважаемые люди - "дедушки" Советской Армии. В принципе, нормальные ребята, но со странностями. Особенно любили, чтоб мы, молодое пополнение, перед отбоем дружно орали: "До дембеля наших "дедушек" осталось сто тридцать четыре дня! День прошел... Ну, и Бог с ним!" Правда, вместо слова "Бог" говорили другое, но тоже из трех букв. Носки стирать, однако, не заставляли, а били только на занятиях по рукопашке, Вообще, дедовство, оно разное. Меня перед армией уж стращали-стращали, а на самом деле все оказалось куда проще и даже веселее. Посылки не отбирали, а наоборот, смотрели, чтоб кто-либо втихаря не жрал. Надо делиться с товарищами. Сегодня тебе прислали - дели на всех, завтра мне пришлют - я поделюсь. Короче, коммунизм.

Дожил я до второго года службы. Стали считать дни, теперь уже НАМ ту же фигню насчет дембеля орали. И, наверное, все бы вышло как у всех: попрощались бы утречком с боевым знаменем, сели в автобус с чемоданчиками в руках и отпускными билетами у сердца, а затем покатили бы в родной, тогда еще целый и невредимый Союз. И с чувством исполненного долга перед Великой Родиной пошел бы я в родной военкомат становиться на учет как солдат запаса.

А дальше... Хрен его знает! Папы-мамы у меня ведь в натуре не было. Я только и знал, что они должны были меня сделать, но кто это конкретно неизвестно. Разница в принципе небольшая: дом ребенка - ясли, малолетний детдом - детсад, просто детдом - школа. Все бы хорошо, только возвращаться некуда. Наверное, в общагу бы пихнули, на завод трудоустроили... Родина у нас заботливая была. В менты можно было записаться или в прапорщики - придумал бы, наверное, куда кости бросить...

Однако ничего такого не случилось. Это был мираж и призрак, вся та жизнь, которая мне грезилась после дембеля. И сам дембель тоже оказывался призраком.

А получилось вот что. Как все добрые "дедушки", водил я дружбу с хлеборезом. Алекпер Мусаев - Азербайджанская ССР. Ему всегда как-то удавалось сахар и масло экономить и "дедушек" немножко подкармливать.

Однажды, когда я пришел к Алику разжиться сахарком, он показался мне каким-то странненьким, будто его пыльным мешком слегка вдарили.

- Э, юлдаш, - спросил я, - тебя случаем не обидели?

- Нет, сказал он, - кто меня обидит, а? Я думаю...

На морде у него проступало явное желание поделиться какой-то тайной, но, видать, сомневался он, стоит ли ему это делать.

- Слушай, - сказал Алик, - не продашь, да-а?

- Не умею, - хмыкнул я, - это мы не проходили.

- Идем, - загадочно произнес Мусаев, - показат кой-что надо!

Я последовал за ним в таинственные глубины пищеблока. Повар Кибортас, помню, проворчал:

- Чего здессь лаззитте? Нарьяд усе помыл, сдавать будем...

Может быть, если б я пожалел труды наряда и не пошел, все было бы по-иному. Но я прошел по чисто вымытому кафелю через варочный цех, в направлении лестницы, ведущей в подвал. Там, в подвале, хранились картошка, морковка, лук, свекла, капуста свежая и квашеная. Сюда я много раз ходил с братанами чистить "корнеплоды".

Подвал был старый, сводчатый, строенный еще небось при кайзере, а может, и раньше, при каком-нибудь бароне, который в древние времена поставил на нашей горке свой замок.