Проклятие сумерек   ::   Ленский Владимир

 – Но почему?

– Она вела себя недопустимо нагло, – ответила Эскива таким тоном, что отец понял: нет смысла расспрашивать, сейчас королева все равно не сообщит ему больше того, что уже сказала.

– Нельзя же уволить человека без всякого содержания, – продолжал настаивать Талиессин. Эскива изрядно озадачила его, и он все же пытался выведать хоть что-то.

– Госпожа Горэм – из того сорта людей, что остаются недовольными в любом случае, – спокойно отозвалась Эскива. – У меня хватило времени изучить ее характер. Даже если бы мы назначили ей богатейшее содержание, она бы говорила, будто мы пытаемся ее купить. Пусть уж лучше у нее будет настоящий повод для недовольства! К тому же, – самым равнодушным тоном добавила Эскива, – полагаю, она достаточно наворовала за минувшие годы.

– В какой-то миг дети всегда оказываются незнакомцами для родителей, – задумчиво проговорил Талиессин. – Когда-то я удивил и огорчил мою мать. И вот настал мой черед огорчаться…

– Как вам угодно, отец, – сказала Эскива, – но я буду настаивать на моем решении.

– Хорошо. – Талиессин взял листок и поставил свою подпись. Поднял глаза. – Вы довольны, ваше величество?

Дочь улыбалась.

– Да, – уронила она. Аккуратно сложила бумаги стопкой, придавила сверху медным пресс-папье в виде лягушки с глазами-изумрудами. Встала. – Позвольте теперь уйти.

Талиессин провел рукой по лицу, ощущая под ладонью старые шрамы. Они так до конца и не зажили и время от времени принимались болеть. Когда он отнял ладонь от глаз, то увидел, что Эскива уже удалилась. Дверь осталась открытой.

* * *



– Это вам, мой господин.

– Мне?

Гайфье остановился, ощутив в ладони маленький, сложенный вчетверо листок. Перед ним очень мило смущалась девушка лет семнадцати – одна из придворных дам Эскивы. Гайфье с удивлением понял, что она ведет себя так, словно он ей нравится. Сам он считал себя чересчур толстым, чтобы нравиться женщинам, и потому счел опущенные ресницы и очаровательную улыбку следствием привычки: эта девица, небось, имеет обыкновение строить глазки мужчинам, независимо от степени их привлекательности.

Девушка поклонилась и убежала. Гайфье осторожно развернул записку. В первое мгновение он даже не понял, от кого она, настолько был уверен в том, что ее написала та самая девушка. Но подпись не оставляла сомнений. Да и буквы, выведенные нетвердой рукой человека, не привыкшего писать, говорили сами за себя.



«Мой дорогой мальчик, встретимся в таверне “Кошка и лев” за четвертой стеной. Надо рассказать нечто важное. Преданная Вам Горэм».



Горэм!

Гайфье закусил губу. А он-то уж вообразил, будто эта хорошенькая фрейлина решила назначить ему свидание… Осел! Стыд был таким жгучим, что у мальчика едва слезы не брызнули из глаз, и он поскорее обернулся, чтобы убедиться в том, что никто его сейчас не видит.

Он скомкал записку в кулаке. Сначала ему сообщают, что прекрасная эльфийская дама, которую он привык считать своей матерью, ему вовсе не мать и что они с сестрой принадлежат к разным расам. Затем подсылают прелестную фрейлину – и все лишь для того, чтобы пригласить на встречу с пожилой нянькой. Достаточно, чтобы счесть себя полным дураком и самым несчастным человеком на земле.

Гайфье не рассказал о записке никому, хотя Горэм вроде бы и не просила хранить все в секрете. После обеда он выскользнул из своих покоев, пробрался через сад и вышел из дворцового комплекса в город.

Разумеется, ему и прежде не раз доводилось бывать на улицах столицы – сын регента вовсе не был тепличным растением. Но раньше Гайфье всегда отправлялся на прогулки с сопровождающими. Как выяснилось, это совершенно не то же самое, что бродить одному. Когда ты один, весь город к твоим услугам.