Прыжок в послезавтра   ::   Воронин Петр

В конце концов ему все-таки удалось открыть глаза, но мир, хлынувший в зрачки, был так ослепительно ярок, что Валентин ничего не увидел. Только блеск, равнозначный тьме. И тотчас испуганный возглас:

- Меньше света! Пожалуйста!

Голос мужской, чуточку усталый.

- Откройте глаза. Вы слышите меня? Попытайтесь снова открыть глаза. Пожалуйста!

Валентин медленно приоткрыл тяжелые веки. Свет был ослабленный. Вверху что-то голубело. Он подумал вначале, что это небо. Но разве бывает в Заполярье такое небо, да еще зимой? И почему оно то темнеет, становясь синим, то медленно светлеет?

Появилась мужская голова в белой, похожей на глубокую тюбетейку, шапочке.

- У вас ничего не болит?.. Отвечайте, закрывая и открывая веки. Если "да", закройте. "Нет" - закрывать не надо. Вы хорошо себя чувствуете?

Валентин опустил веки и одновременно вымолвил;

- Д-да...

Язык, как недавно веки, плохо повиновался ему, но именно поэтому он повторил еще раз:

- Да, х-хорошо...

- О, вы совсем молодцом! - воскликнул мужчина. - С возвращением! Я счастлив, что мне выпала такая награда - первому поздравить вас с возвращением... Заслуги моих коллег неизмеримо больше моих собственных, но поздравить все же поручили мне.

- Илья Петрович!

Справа от Валентина стояла женщина, тоже в белой шапочке и белом халате. Голос у нее звонкий, молодой. Мужчина виновато отозвался:

- Да-да, я не о том... Но ведь все правда... то, что я сказал. И потом, Клава, привычка, профессиональная привычка встречать... А вы молодцом, - наклоняясь к Валентину, похвалил он.

- Где я?

Мужчина почему-то смутился, призывно поглядел па женщину в белом.

- Вы... ну, в больнице... - заговорила женщина. - С вами было несчастье, вы очень долго болели, но теперь все благополучно. И не надо больше расспросов. Покушаем, отдохнем, а тогда можно и расспросы.

Она говорила с Валентином, как говорят с маленькими детьми, и это красноречивее любых объяснений убедило его, что он был очень плох и сейчас еще плох.

- Как... я... сюда... попал?

- Вам нельзя много разговаривать.

То, что она не хочет отвечать, неожиданно рассердило Валентина.

- Как я сюда попал?! Где я?.. Где?!..

Он рванулся, пытаясь встать, но все тело пронзила боль. В последний миг перед тем, как потерять сознание, он опять увидел то меркнущую, то светлеющую голубизну вверху.

...Очнулся он в полной тишине. Хотел встать, но тело было словно чужое, а руки неимоверно тяжелые.

Открыл глаза. Темнота. Он попытался разглядеть чтонибудь в этой темноте, и сейчас же заметил, что в комнате посветлело. Наступает утро? Ох, скорее бы!

И тотчас, откликаясь на его желание, свету прибавилось. Стало даже больно глазам. Но едва он ощутил эту боль, свет ослаб.

Этот послушный ему рассвет не мог быть явью. Значит, все лишь снится. Опять снится! Он почему-то подумал об Ольге и внезапно почувствовал: Ольга здесь, рядом.

- Оля! - позвал он.

- Что, Валя? - откликнулась она. - Я давно жду, когда ты вспомнишь обо мне...

Раздался шорох шагов, и Валентин увидел, что Ольга садится на табурет, обыкновенный табурет, покрашенный, как и вся мебель в комнате, белой краской.

- Я знал, что ты вернешься, - прошептал он, сознавая между тем, что это лишь сон, что в действительности Ольга не может прийти.

- А как я могла не приехать, Валя?

В ее голосе столько заботы и любви, и сам этот голос так ласков и так бесконечно дорог, необходим!.. Валентин заплакал в отчаянии от того, что все лишь грезится... Ему было стыдно. Он плотно сжимал веки, но это не удерживало слез.

А Ольга взяла его за руку, прижалась к ней щекой. Она часто делала так, если все было мирно и дружно, и они оставались наедине. Но прежде он не был бессильным.

Щека у Ольги нежная, чуточку прохладная, и это подействовало успокаивающе.

- Ты не осуждай, что я так вот... что разнюнился... сказал он.

Ольга протестующе замотала головой. У нее у самой в глазах были слезы.