Свободное Радио Альбемута   ::   Дик Филип Кайндред

Маленьким ребенком Николаc ходил в прогрессивный детский сад; его определила туда мать, которая в тридцатые была дружна с коммунистами. Позднее он стал квакером и вместе с матерью сидел, как принято у квакеров, на Встречах Друзей в ожидании Святого Духа. Еще позднее Николаc все это забыл — по крайней мере пока не попал в университет, где ему вручили офицерскую форму и винтовку М-1. Его подсознание восстало, обремененное уроками прошлого. Он испортил винтовку; приходил на занятия по строевой подготовке одетым не по форме; завалил сдачу нормативов. Его предупредили: неудовлетворительные отметки в СПОРе влекут за собой автоматическое исключение из университета. На что Николас ответил: «Что будет, то будет».

Тем не менее, не дав исключить себя, он ушел сам. Ему исполнилось девятнадцать, с академической карьерой было покончено, а ведь он хотел стать палеонтологом.

Обучение в Стэнфорде — другом крупном университете на берегу Калифорнийского залива — стоило чересчур дорого для Николаcа. Его мать занимала мелкую должность в Департаменте лесного хозяйства; откуда у нее такие деньги? Николасу грозила необходимость идти на работу.

Университет он ненавидел всей душой и решил не отдавать военную форму. Он мечтал как-нибудь явиться на занятие по строевой подготовке с метлой и заявить, что это винтовка М-1. Тем не менее он и не думал открывать огонь из М-1 по своим офицерам-преподавателям — у винтовки был сточен боек. В те дни Николаc еще не терял связи с реальностью.

Дело с возвращением офицерской формы решилось само собой: университетская администрация открыла его ящик в раздевалке и форму забрала, включая обе рубашки. Так Николаcа формально отрезали от мира военных; возражения морального характера, а также всякие мысли о смелых акциях протеста выветрились из его головы, и он, подобно прочим студентам Калифорнийского университета, стал бродить по улицам Беркли — руки в задних карманах джинсов «Ливане», на лице грусть, в сердце сомнения, в бумажнике только монетки. Николаc до сих пор жил с матерью, которая от этого уже очень устала. У него не было знаний, не было специальности, не было навыков; была только тлеющая в душе злость. Вышагивая по улицам, Николаc напевал строевую песню испанской Интернациональной бригады — коммунистической бригады, состоявшей в основном из немцев:

Vor Madrid im Schutzengraben,

In der Stunde der Gefahr,

Mit den eisernen Brigaden,

Sein Herz voll Hass geladen,

Stand Bans, der Kommissar.

Особенно ему нравилась строчка «Sein Herz voll Hass geladen», что означало «С сердцем, полным ненависти».

Он пел ее снова и снова, спускаясь до Шаттука, а затем поднимаясь по Телеграфной. Никто не обращал на него внимания, потому что для Беркли того времени это было обычное явление. Порой до десяти студентов в ряд, все в джинсах, вышагивали по улицам, распевая левацкие песни и сталкивая людей с дороги.

***



Ему помахала рукой женщина, стоявшая за прилавком магазинчика «Университетская музыка», что на углу Телеграфной и Ченнинг, — Николаc частенько там просматривал пластинки. Он зашел внутрь.

— Ты не в форме, — сказала женщина.

— Я бросил этот фашистский университет, — ответил Николаc, что в какой-то степени было правдой.

Пат извинилась — надо было обслужить покупателя — а Николаc взял сюиту из «Жар-птицы», отнес диск в кабинку для прослушивания и поставил ту сторону, где гигантское яйцо раскалывается. Это соответствовало его настроению, хотя он не знал, что именно вылупится из яйца. На обложке пластинки художник изобразил просто яйцо — и еще какого-то типа с копьем, явно вознамерившегося яйцо разбить.

Позже в кабинку для прослушивания зашла Пат, и они поговорили о сложившейся ситуации.

— Может, Герб возьмет тебя на работу, — предположила Пат.