Все вы зомби   ::   Хайнлайн Роберт

---------------------------------------------

Хайнлайн Роберт

Все вы зомби



Роберт Хайнлайн

"ВСЕ ВЫ ЗОМБИ..."

22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар "У Папули": Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время - 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.

Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился - и никогда не нравился - но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой.

Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; "Я мать-одиночка", И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: "...за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов".

Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский - одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.

Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу "Старого нижнего белья" и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.

Я протер стойку.

- Как жизнь у Матери-одиночки?

Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.

Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.

- Извини, - сказали. - Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода.

- Дела нормальные, - кисло отозвался он. - Я кропаю, они печатают, я ем.

Я плеснул себе и склонился к нему.

- Знаешь, - сказали, - а у тебя здорово получается - я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.

Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть - он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу.

- Женский взгляд! - фыркнул он. - Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!

- Неужели? - усомнился я. - Сестры?

- Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.

- Брось, - мягко отозвался я, - барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали... считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.

- Ты и понятия не имеешь, что такое "поразительное"!

- Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул.

- Спорим на то, что осталось в бутылке?

- Ставлю полную, - принял я вызов и поставил бутылку на стойку.

- Валяй...

Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов у дальнего конца смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат - словом, мы с ним уединились не хуже, чем в постельке.

- Ладно, - произнес он, - начнем с того, что я ублюдок.

- Этим здесь никого не удивишь.

- Я серьёзно, - рявкнул он. - Мои родители не были женаты.

- Опять-таки ничего удивительного, - повторил я. - Мои тоже.

- Когда... - он Смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту.