Опер печального образа   ::   Вересов Дмитрий

Потом он пробормотал извинения неизвестно кому и опять попытался заглянуть в глаза собеседницы, на этот раз без рук, то есть наклоняя голову над столом и бодая при этом на три четверти опустевшую бутылку «Дипломата».

— Свидетельница? Ты со стороны невесты или… как его?.. с противоположной?..

— Капитан Харитонов, ты даже на свадьбе продолжаешь работу со свидетелем? — послышался притворно строгий голос жениха. — Костя, расслабься, ты же на свадьбе! Поухаживай за ней, жена простит. А девушку зовут Людочка… Людочка Синявина…

«Когда этот „мусор“ уронит, наконец, свою ментовскую пьяную рожу в салат и заткнется?» — подумала Люда Синявина, сама удивляясь, откуда в ее богатом внутреннем мире, щедро начиненном образами, символами и метафорами, как салат «Оливье» консервированным горошком, вдруг взялась такая конкретно-вульгарная фраза.

Как бы извиняясь за свою мысль, она гуманно отодвинула подальше от капитана Харитонова какую-то испанскую закуску с торчащими во все стороны острыми палочками, подставив под его нетвердую голову родной безопасный салат с французским названием. При этом Людочка нечаянно коснулась соседа рукавом-воланом. Тот мгновенно отреагировал, качнулся в направлении девушки и, стараясь «визуально стабилизировать ускользающий объект наблюдения», опять заговорил бессвязно:

— Людок… Это просто такая судьба. Понимаешь? Судьба…

Девушка на этот раз с ним согласилась. Она даже не стала возражать, когда Харитонов наполнил ее рюмку. В этот момент в голове Людочки Синявиной родилась интересная, на ее взгляд, мысль о русской интеллигенции. Глядя в наполненную чем-то красновато-бурым рюмку, девушка думала, что соглашательство интеллигенции с окружающей действительно-стью основано на понимании ею всеобщей связи, всеединства мирозданья. Оно присутствует, например, в способности культурно развитого человека связывать далеко отстоящие друг от друга понятия. Где обыденное сознание не видит смысла и отзывается на это помрачением рассудка, приступами жестокости и тому подобным, она, Людмила Синявина, ясно видит эту связь, если хотите, всеобщую гармонию.

Дождь и судьба… Что общего? А на самом деле все очевидно, все связало давным-давно мифологическое сознание, открывая это чудо всем желающим. Среди присутствующих об этом знает только Люда Синявина. Может, еще помнит невеста — однокурсница Аня Лонгина, с нынешнего дня уже Корнилова. Если, конечно, не забыла университетские лекции по фольклору. Люде захотелось рассказать кому-нибудь о своем маленьком открытии, поговорить об этом. Но с кем?.. А почему нет? Он же достает ее своей семейной хроникой, «зеленой ламбадой»…

— Капитан Харитонов, послушайте, — обратилась девушка к соседу, испытывая незнакомое удовольствие от произнесения вслух офицерского звания, — в народных представлениях облачные девы не только хранили небесную воду и щедро поливали ею землю. Считалось, что они приносят в жизнь младенческие, новорожденные души, а уносят с земли души усопших. Вообще, они устраивают человеческие судьбы. Понимаете? Все связано. Дождь, судьба, небесные девы…

— Я так тебя понял, — сосед боднул бы Люду интимно головой, если бы ее «химия» не спружинила удар, — что ты еще дева?

— Капитан Харитонов! — вскрикнула Синявина, на этот раз не испытывая никакого удовольствия, чувствуя себя какой-то Наташей Ростовой, но не из «Войны и мира», а из анекдота про поручика Ржевского. — Что вы себе позволяете?

— Брось, проехали, — махнул рукой сосед, замечая, что и свадебный стол и гости действительно куда-то поехали. — Давай лучше выпьем. За тебя! Чтобы ты нашла себе хорошего…

— Нет! Давайте лучше выпьем за философа Владимира Соловьева, — перебила его Синявина.