Основной инстинкт   ::   Серегин Михаил Георгиевич

Мать попала в полную зависимость от Веры, и это ее страшно раздражало, а когда она слегла окончательно, раздражение перешло в ненависть. Руки дрожали, она не могла попасть себе в вену, и Верке приходилось ее колоть. В Верке для матери сконцентрировалось теперь все, что она ненавидела в жизни. Верка была молода и могла работать еще долгие годы. Мать невольно сравнивала себя с ней, и это приводило ее в бешенство.

Вера отвечала ей взаимностью. Не доходя до ненависти, она прочно держалась в состоянии раздражения, которое возникало при одной мысли о матери. Раздражение вызвано было многими причинами, но главная из них была та, что содержание матери требовало теперь расходов и они все возрастали по мере того, как у матери увеличивалась доза. Той прибыли, которую приносила фирма, перестало хватать. Пришлось возвращаться в Парк и водить клиентов в квартиру матери. Но откладывать деньги теперь уже не получалось.

Мать тащила ее за собой, заставляя повторять свою судьбу. Веру это не столько пугало, сколько вызывало у нее отчаянную скуку. У нее все чаще возникало желание предоставить мать саму себе, забыть о ней на пару недель и приехать тогда, когда все уже будет кончено. Но решиться на это она не могла и продолжала приходить каждый день, менять изгаженную постель, обмывать преющее тело и делать ей уколы в вены, на которых уже не осталось живого места. А кроме того, приходилось еще мотаться по Москве в поисках героина, и это отнимало не только кучу денег, но и огромное количество времени.

Может быть, и лучше было бы покончить с этими мучениями сразу, облегчив свою жизнь и фактически выполнив желание матери, в глазах которой она все чаще читала мысль о смерти, но Вера продолжала поддерживать в матери угасающую жизнь, боясь сделать необратимый шаг. Что-то удерживало ее от такого шага, хотя она и не могла бы объяснить самой себе, что именно.

Вера привыкла к странному сочетанию любви и ненависти, которое она испытывала к матери, и не могла теперь решиться разрушить его, боясь, что останется одно страдание. И она вновь и вновь возвращалась в квартиру матери, выслушивала ее стоны и проклятья и окуналась в ее ненависть ко всему миру и к ней самой, поскольку стала заменять для матери весь мир.

Героин неумолимо делал свое дело – убивал мать и разрушал Верин достаток, съедал большую часть ее бюджета. Долго так продолжаться не могло. Сделав укол матери, Вера с двойственным чувством смотрела, как у той по иссохшему лицу расплывается блаженная улыбка, и ей хотелось вновь набрать в шприц наркотик и сделать еще один укол, после которого мать больше не очнется. Но чувство родства с этим полутрупом сковывало ей руки словно стальными наручниками, мать была какой-то частью ее самой, и убийство матери стало бы для Веры самоубийством.

Вера прекрасно помнила рассказы матери о мужчинах и о том, каким должен быть настоящий мужчина, которых мать, по ее словам, перевидала за годы своей работы в Москве немало, но который Вере так ни разу и не встретился. Это было еще одним постоянным источником ее душевного дискомфорта. Не верить матери в том, что такие мужчины существуют, Вера не могла. Мать была для нее непререкаемым авторитетом во всем, что касалось взаимоотношений мужчин и женщин. Но и поверить в то, что такой мужчина не встретился ей до сих пор по чистой случайности, Вера тоже не могла, она чувствовала, что это было бы самообманом. И она терзала себя мыслями о том, что она какая-то неправильная женщина, что в ней есть какой-то дефект, из-за которого настоящие мужчины ее избегают, и ей приходится довольствоваться тем, что есть, закрывая в постели глаза и представляя, что она в руках того самого, истинного мужчины, который не раз являлся ей в воображении.