Флейтист   ::   Сергиевская Ирина

---------------------------------------------

Сергиевская Ирина

Флейтист



Ирина СЕРГИЕВСКАЯ

ФЛЕЙТИСТ

Прощай, Флейтист.

Я закрыл его покрывалом и рассмеялся, что было нехорошо и неуместно при покойнике. Мелкий этот смешок горохом рассыпался по комнате, закатился под буфет, застрял в щели паркета и начал подпрыгивать там. Бред... Или болезнь. Ладно, покойник извинит меня. Ведь этот покойник - я сам.

Соседи за стеной, не зная о несчастье, праздновали что-то и пели пещерными голосами: "Поедем, красотка, ката-аться-а..." И это-поминки по Флейтисту!

Только я кончил смеяться, над Моховой улицей пролился дождь. О, что это были за звуки! Будто часто и яростно колотили железом по железу. Я бросился на кухню (там у меня нет окна и всегда тихо), но в этот момент заревел, затрясся водопроводный кран. Я зажал уши ладонями - не помогло. Надел меховую ушанку - стало легче. Поверх ушанки намотал шарф. Это Флейтист не мог позволить себе выглядеть нелепо. Я, Похвиснев Сергей Васильевич, - могу.

Ходил я по кухне туда-сюда, туда-сюда, и под шапкой копошились, пожирая друг друга, не давая оформиться во что-то путное, бесхвостые и безголовые мои мыслишки. Чтобы приструнить эту распоясавшуюся дрянь, я начал сочинять письмо Котьке Вербицкому на станцию Хоботово, что, кажется, в Якутии. "Здравствуй, Котька!" Не то, не так - тянет на ностальгические воспоминания о детстве. Лучше вот как: "Здравствуй, Константин! Пишет тебе отныне безработный Сережа Похвиснев". Этот вариант я тоже забраковал бьет на жалость. Надо так: "Константин, нужны ли тебе подсобные рабочие на станцию Хоботово? Я знаю одного человека, его недавно выгнали с работы. Ему тридцать лет. Не пьет. Даже не курит. Разведен. Он готов носить кирпичи, валить лес, мешать бетон. Можно сказать, у него золотые руки..."

Я остановился. Хоботово ли? В Якутии ли? Может, и не Хоботово вовсе, а Мамонтово или Волобуево? Последний раз Котька писал мне шесть лет назад, и за это время могло произойти что угодно. Нет, Котька не поможет. А я жаждал помощи! Чувство это было животное, дикое. Внешне оно проявлялось в безостановочных суетливых нелепых действиях: я садился, вскакивал, вновь садился, открывал и закрывал шкаф, царапал вилкой клеенку, проделывал странные манипуляции с веником.

Чуда я не ждал. Отчаяние мое было совершенным, законченным, как геометрический черный круг. Я ходил и ходил по краю этого воображаемого круг, вдруг решившись, ступил в него и тотчас полетел в бездонную яму...

...Я падал, не имея власти ни над своим телом, ни над душой. Память моя взрывалась, и каждый новый взрыв рождал образы и звуки давно, казалось, позабытые.

Звуки вылуплялись из хаоса, множились, соединялись невероятным образом и сливались в хор.

- ...По синим волнам океа-а-на...

- ...Без выражения читаешь...

- ...Фингал под глазом. Бо-о-лъно-о...

- ...Прокисшие щи!!!...

- ...А в соседней спальне дохлая кошка!...

- ...Ну, ты, сын алкаша и вокзальной шлюхи...

- ...К высокому берегу тихо воздушный корабль пристает...

- ...Мать все-таки...

- ...Социально запущенный контингент...

- ...Не имеешь права!

- ...Светку удочери-и-ли-и!...

- ...Пирожные ел когда-нибудь?...

- ...Несется он к Франции милой...

- ...Я бы царем хотел быть...

- ...Ну и дурак!..

- ...Все дружно, с огоньком: "Эх, хорошо в стране советской жить!"...

- ...Накурился опять в уборной...

- ...Тюрьма плачет...

- ...Ему обещает полмира, а Францию только себе...

- ...Не имеешь права!...

Наконец, голос солиста выделился из этого хора и тягуче, властно пропел речитативом:

- Ме-та-мор-фо-о-о-за-а...

Звук чудного слова, как малиново-золотой тяжелый занавес, медленно закрыл от меня хаос видений, оставив лишь одно.

...Белое лицо. Глаза - павлиньи перья на снегу - сине-зеленые, обведенные тусклым золотом. Это был солист.