По моей могиле кто-то ходил   ::   Дар Фредерик

– Конечно, нет, но я прощаюсь с вами сейчас, потому что людям никогда не удается попрощаться в нужный момент.

Повинуясь какому-то порыву, она протянула ему руку. Он бережно взял ее, поднес к губам, затем прижал к щеке.

– Я не очень-то верю в Бога, – вздохнул он, – но да хранит вас Бог, Лиза.

– Надеюсь, у вас не будет неприятностей? – спросила она, любуясь им.

Гесслер выпустил ее руку и расстегнул пиджак.

– Меня, несомненно, допросят как адвоката Франка, но у меня такая хорошая репутация, что если только не произойдет какой-нибудь... случайности...

Он резко рассмеялся.

– Знаете ли, полицейские похожи на большинство смертных. Они считают, что после определенного возраста ты уже не способен на правонарушение.

Она знала, что в душе Гесслера идет яростная борьба. По тому, как он произнес слово "правонарушение", Лиза могла оценить, насколько глубоко его разочарование. Адвокат никогда не излечится от этого. Она знала, что мир типичного буржуа начнет рушиться. Пока же он подчинялся порыву, все остальные проблемы заслонила опасность. Но вскоре, когда все успокоится, в душе Гесслера поселится пагубное, таинственное и неумолимое зло.

– Вы сердитесь на меня? – спросила Лиза.

– Я ни на кого не держу зла, – уверил ее адвокат, – даже на самого себя.

– Я боюсь, что позже...

Он снова улыбнулся ей, и на этот раз у него вышла настоящая улыбка: добрая и ласковая.

– Успокойтесь: я потороплюсь вернуть себе респектабельный облик, я просто создан для этого.

– Что вы собираетесь делать, когда мы уедем?

– Ну... вернусь к себе, – сказал Гесслер. – Буржуа всегда в конце концов возвращаются к себе.

На какой-то момент он задумался. Это напряжение становилось настолько невыносимым для Лизы, что она пожалела, что Паоло ушел.

– Вы никогда не замечали мою жену, когда приходили в мой кабинет? – спросил Гесслер.

Лиза отрицательно покачала головой.

– Когда я женился на ней, – сказал адвокат, – она была красивой девушкой, аппетитной блондинкой. В течение двадцати лет я видел, как она толстеет, как она стареет. Мне казалось... Не знаю, означает ли это что-нибудь, ведет ли это куда-либо. Да нет! Тарелка, которая крутится на конце тросточки жонглера, тоже ничего не означает. Я – тарелка на конце тросточки, Лиза. Я вращаюсь, вращаюсь... А скорость постепенно снижается. Однажды я упаду и разобьюсь.

Внезапно он опустил крышку чемодана: форма действовала ему на нервы.

– Вы обратили внимание на живые растения, которые якобы украшают мою квартиру?

– Да, они очень красивые, – искренне сказала Лиза.

– Каждое утро Лотта вытирает листочек за листочком, затем поливает их и пичкает какими-то таинственными удобрениями. Эти растения – наши дети, мы как бы родили их, Лотта и я. У других людей есть птицы, собаки, кошки или экзотические рыбки... У кого-то есть дети! Я живу в теплице, и временами мне казалось, что я сам становлюсь растением.

– Казалось? – удивилась Лиза этому прошедшему времени.

Гесслер обнял женщину за плечи. Никто так не обнимал ее. У него были совершенно особенные руки – надежные и горячие.

– Лиза, не знаю, удастся ли нам побег вашего Франка, но уверяю вас, что мой побег уже состоялся.

В помещение внезапно ворвалась истеричная музыка. Вздрогнув, они обернулись навстречу вошедшему Паоло, державшему в руках включенный транзистор. Приемник орал во всю мощь, на пределе своих возможностей. Налитые кровью глаза Паоло посмотрели на парочку. Он увидел белые руки Гесслера на плечах Лизы.

Сжав зубы, Паоло ударом ноги закрыл стеклянную дверь. Стеклянные квадратики жалобно застонали. С брюзгливым видом коротышка подошел поближе, поставил радиоприемник на стол и отдал Гесслеру ключи от машины. Гесслер убрал руки с плеч Лизы. Паоло ткнул пальцем в транзистор.