Кирклендские забавы   ::   Холт Виктория

– Вам-то что за дело? – огрызнулась она, бросив на меня острый взгляд из-под копны седеющих черных волос. Она оценивающе осмотрела мою изящную амазонку и ухоженную лошадь, и в ее глазах загорелась алчность. Я была богата – значит, у меня можно выманить деньги. – У меня самой уже два дня крошки во рту не было, леди. Это чистая правда, как перед Богом.

Однако она вовсе не производила впечатления голодающей – в отличие от собаки. Это был беспородный пес, немного напоминающий терьера, с живыми, умными глазками. Его взгляд глубоко тронул меня – мне показалось, что он молит о спасении. Я почувствовала, что не имею права оставить его на произвол судьбы.

– Но голодный вид не у вас, а у собаки, – заметила я.

– Господь с вами, леди, вот уже два дня как мне нечем было с ним поделиться.

– Ему больно от веревки, неужели вы не видите?

– Но как же еще мне его вести? Будь у меня силы, я бы взяла его на руки. Мне бы только поесть.

Повинуясь внезапному порыву, я сказала:

– Я покупаю вашу собаку. За шиллинг.

– За шиллинг? Ну нет, леди, я не могу с ним расстаться, ведь он делил со мной и радость, и горе... – Цыганка наклонилась к собаке, которая так испуганно съежилась, что я окончательно утвердилась в желании избавить ее от такой хозяйки. – Времена сейчас не из лучших, а, малыш? – запричитала она. – Но мы так долго были вместе, разве мыслимо теперь вдруг разлучиться... всего за шиллинг?

Я полезла в карман за деньгами. У меня не было сомнений, что в конце концов женщина согласится и на шиллинг, но, будучи цыганкой, она не могла сперва не поторговаться. И тут к своему ужасу я обнаружила, что денег у меня с собой нет, – в кармане лежал только испеченный Фанни пирог с мясом и луком, который я прихватила на случай, если не вернусь к завтраку; но цыганка едва ли согласится на такой обмен. Ее блестящие от жадности глаза говорили, что ей нужны только деньги.

Она пристально следила за моими движениями, – то же делала и собака. Глаза женщины стали недоверчивыми и подозрительными, глаза собаки – еще более умоляющими.

– Видите ли, – начала я, – похоже, я выехала из дома без денег.

Ее губы недоверчиво скривились. Она злобно дернула веревку, и песик жалостно тявкнул. «Молчать!» – прикрикнула на него цыганка, и он опять съежился, не сводя с меня глаз.

Я лихорадочно соображала, что делать: попросить цыганку подождать здесь, пока я съезжу домой, или предложить ей отдать мне собаку и прийти за деньгами в Глен-Хаус? Но было ясно, что она не согласится, потому что доверяет мне не больше, чем я ей.

Именно в эту минуту и появился Габриель. Он ехал по пустоши в сторону дороги, и, заслышав звук копыт, мы с цыганкой повернулись в его сторону. Лошадь под Габриелем была вороной масти, отчего сам он казался ослепительно белокурым; столь же ослепительной была его элегантность. Темно-коричневый костюм для верховой езды, сшитый из тончайшего сукна, отличался изяществом покроя; однако не яркая внешность, а выражение его лица привлекло меня к нему и придало смелости обратиться с просьбой. Надо признать, что это был странный поступок – остановить незнакомца и попросить его одолжить мне шиллинг на покупку собаки. Но, как я объяснила ему потом, в ту минуту он показался мне рыцарем в сияющих доспехах, Персеем или Святым Георгием.

Меня поразила печальная задумчивость его красивого тонкого лица, хотя при первой встрече она была еще не так заметна, как впоследствии.

Дождавшись, чтобы он подъехал поближе, я обратилась к нему:

– Сударь, не будете ли вы так любезны ненадолго остановиться? – Произнося эти слова, я дивилась собственному безрассудству.

– Что-нибудь случилось? – осведомился он.

– Да. Вот эта собака умирает с голоду.