Обаятельный плут   ::   Патни Мэри Джо

Разве это причина для женитьбы? Выслушать тебя могла бы и любая другая женщина.

— Неужели ты такого плохого мнения о моих умственных способностях? — Робин улыбнулся ей с такой нежностью, что у Макси растаяло сердце. — Никакая другая женщина мне не помогла бы. С тобой одной я чувствую себя цельной личностью.

Видя, что она все еще колеблется, он добавил:

— Ты многому меня научила, но главное — ты научила меня любить. — Он помолчал. — Я люблю тебя, Канавиоста.

Макси задохнулась, услышав слова, которые уже не надеялась услышать.

— Ты говорил, что не можешь любить.

— Я действительно так думал, но вы с Джайлсом вправили мне мозги. Мне казалось, что я любил Мэгги так сильно, как только мог, и что она ушла от меня, потому что этого ей было недостаточно, потому что во мне чего-то не хватало. Теперь я знаю, что способен любить сильнее и что тогда я просто еще не встретил женщину, которую полюбил бы всем сердцем. Мэгги попробовала мне это однажды объяснить, но я ничего не понял.

Робин снова помолчал, отыскивая самые убедительные слова.

— Мое чувство к Мэгги было ограничено определенными пределами. Тебя, Макси, я люблю беспредельно. — Он так сильно сжал край стола, что суставы его пальцев побелели. — В то утро, когда мы уехали из Ракстона, ты, кажется, призналась, что любить меня. Или мне это померещилось?

Душу Макси словно озарил солнечный свет. — Господи, Робин, ну, конечно, я люблю тебя, — прошептала она. — Все эти разговоры о том, какие мм разные, о том, что я не смогу жить в Англии, были лишь уловкой. Я просто боялась, что слишком тебя люблю, а ты меня — нет.

Макси встала и протянула к Робину руки. Куртка упала с ее плеч на пол. Робин шагнул вперед и заключил ее в объятия.

Их тела с самого начала знали, что предназначены друг для друга. Теперь у Макси не оставалось сомнений — только желание.

Они лежали на персидском ковре, и вдруг Робин отстранился от нее.

— Черт! — воскликнул он. — Я опять забыл. — Тяжело дыша, он положил лоб на ее голую грудь. — Я все время забываю, что ты не хочешь заниматься любовью в этом доме. Прости меня. — И с усмешкой добавил:

— Жаль, что в саду слишком сыро и холодно.

Он хотел подняться, но Макси обвила его руками за шею.

— Не надо благородных жестов, Робин. Раз ты меня любишь, меня нисколько не заботит, что мы в доме Мэгги.

Лицо Робина посветлело.

— Я очень, очень рад это слышать.

Он опять склонился к ее груди. Его рот, его руки, его пьянящая близость разжигали в Макси ответную страсть. Точнее, это была не только страсть, но и нежность, и взаимопонимание, и ликование, сплавленные в огромное чувство, намного превосходящее простую сумму всех слагаемых.

На этот раз она не дарила, а он не принимал утешение — они делились друг с другом своей самой сокровенной сутью. Макси казалось, что ее уносит вверх взлет его духа, в котором были и темные стороны, но они не причиняли боли, тогда как нити, сотканные из солнечного света, обвивали ее радостью и теплом. Макси и Робин слились в единое целое.

Позже, когда она лежала на нем в сладостной истоме, а ее волосы рассыпались по его груди, Робин нежно отвел их в сторону, чтобы увидеть ее лицо.

— Милая, тебе не кажется, что нам надо привыкать заниматься этим в постели? Каменные жертвенники и персидские ковры сами по себе не так уж плохи, но все-таки в постели удобнее.

Макси потянулась и сказала:

— Не знаю, мне очень удобно. Робин улыбнулся.

— Из тебя получается превосходное одеяло. Макси положила руки ему на грудь и оперлась о них подбородком.

— Это, конечно, ужасно — чувствовать себя в детстве чужим и никому не нужным, — задумчиво, сказала она. — но, похоже, из таких детей часто вырастают интересные люди.

— Да, я тоже это заметил, — отозвался Робин, нежно гладя ее по спине.