Один в толпе   ::   Боковен Джорджия

Аннотация: Мелодии Коула Вебстера очаровывали миллионы людей, а сердце пело только для нее одной. Он пересек всю Америку, чтобы найти эту женщину. Он находил ее и снова терял, он несся в потоке наслаждения и падал в пропасть отчаяния, прежде чем смог наконец сказать «Я люблю тебя, Холли» – и услышал в ответ: «И я тебя».

---------------------------------------------

Джорджия Боковен

Один в толпе

Пролог

Коул Вебстер провел рукой по своему лицу. Бинты, сплошные бинты. Пальцы везде натыкались на рыхлую материю.

Хирург говорил, что операция длилась девять часов и благополучный исход был под вопросом. В ногу, сломанную в двух местах, вставили металлическую спицу, но по сравнению с травмой черепа это были сущие пустяки, легкое телесное повреждение. Некоторые кости оказались раздробленными. Чудом ни один из осколков не задел мозг. Коула собирала заново целая команда искуснейших специалистов. Челюсть была теперь на проволоке, поэтому он не мог говорить. Лицо, пока не сошли отеки, сплошь обмотано бинтами.

Коулу почему-то вспомнилась старуха из Арканзаса. Он был тогда подростком, подрабатывал на ярмарках в оркестрике, игравшем кантри. И все пялились на ее руки, на узловатые, покореженные артритом пальцы. Когда он спросил, больно ли это, она ответила:

– Да сейчас уж не так. А бывало, думаешь, молотком по ним стукнуть – и то лучше.

Он тогда даже представить себе не мог такой муки. Прошло почти двадцать лет, и вот когда он вспомнил ее слова.

Непослушные пальцы наконец наткнулись на что-то, левый глаз пронзила невыносимая, оглушающая боль. Коул вжался головой в подушку и чуть не взвыл. Но зато, пока дергался и выл, не вылезал из орбит глаз, удалось забыть, пусть ненадолго, о той главной боли – тупой, нуряющей, которая мучила его постоянно. Утром один из врачей посоветовал ему постараться найти в ней хоть что-то положительное.

Такой тонкий психолог нашелся.

Ни черта они тут в боли не разбираются. Разбирались бы, знали бы, что порой страдаешь что смерть кажется избавлением. Когда, мотоцикл из-под тебя выскальзывает, и ты летишь с обрыва, а приземляешься, врезавшись мордой в дерево. Самым страшным для Коула было это воспоминание. Он мог в любую минуту вновь представить себе все до мелочей – и что случилось до того, как он въехал в масляную лужу, и что после – эпизоды нанизывались один на другой, кадры мелькали, как в дешевом триллере.

Скрипнула дверь, и звук этот ворвался в облако боли, окутавшее Коула. Он подался вперед, пытаясь разглядеть, кто вошел в комнату.

– Нашел-таки! – объявил Фрэнк Вебстер, подходя к кровати. Его бодрая походочка была под стать победной улыбке в поллица. – Будто на заказ. Сам дом – из тех ужасающих местечек, которым голливудская публика почему-то дает имена. Агент называет его «Касабланка».

До хайвея три года скачи – не доскачешь. Есть даже площадка для вертолета, вернее, будет, когда снесем этот дурацкий забор вокруг кортов. Утром пилот смотался туда-сюда для проверочки. Оттуда до больницы Вентура минут двадцать, не больше. Так что, если понадобится, врачи доберутся быстрее, чем до нашего дома.

Коул сквозь щелочки оплывших глаз разглядывал отца. Без контактных линз видно было совсем плохо, но в чем нельзя было ошибиться, так это в том, как старик воодушевлен. Дайте Фрэнку Вебстеру задачку потруднее – и он покажет, на что способен.

Сразу после операции, еще не очень сознавая, жив ли он или мертв, первым, что услышал Коул, был голос отца, монотонно повторяющий, как мантру: «Тебе нечего волноваться. Тебя никто не найдет. Только хирурги знают, кто ты на самом деле».

Несколько дней Коул никак не мог перестать думать о том, как встретил его, вернувшегося почти с того света, отец. Порой он даже был готов извинить его.