Пани колдунья   ::   Шкатула Лариса

— Не казните, ма шер, — взмолился Галицкий. — Разве я посмел бы нарочно не прийти, коли обещал, но тут, как назло, случился в наших палестинах мой полковой товарищ. Год не виделись, посидели, повспоминали…

— В ресторации у мадам Зверевой, — подсказала Аннушка.

— Уже доложили, — с досадой вздохнул Галицкий. — Надо же, Петербург — словно село, в котором все соседи друг за дружкою следят и все все о каждом знают!.. Что же это получается — неужели прощения мне не будет?

— Не будет! — поджав губы, произнесла Аннушка.

— А я хотел вас на санках прокатить, про охоту на волков рассказать.

— Ах, как это славно! — Лиза захлопала в ладоши, но осеклась, взглянув на неприветливое лицо подруги. — Прости, Аннушка, я совсем забыла, что тебе нездоровится!

— Как, Анна Дмитриевна недомогает? — обеспокоился молодой граф.

Аннушка не пожелала принять Лизиной подсказки, которая тотчас привела бы к примирению. Она жаждала аутодафе Галицкого.

— Я прекрасно себя чувствую.

— Говорят, государыня императрица Екатерина Алексеевна прощала даже закоренелых каторжников, кои чистосердечно раскаивались, — вроде ни к кому не обращаясь, заметил Галицкий.

Публичное сожжение осужденных на костре.

От избытка переполнявших его чувств он никак не мог усидеть на месте. Прошелся по комнате, разворошил кочергой уголья в камине и подбросил пару поленьев.

Его будущая невеста — оглашения еще не было, но родственники с обеих сторон чуть ли не с рождения определили их друг другу в супруги — обиделась и никак не хотела графа простить. А он, не привыкший просить прощения у кого бы то ни было, в этой роли чувствовал себя весьма неловко.

Кажется, Аннушка после его слов заколебалась, хотя и постаралась сохранить на лице бесстрастность. Ее губы шевельнулись было в попытке откликнуться, но потом девушка передумала, плотно сжала их и промолчала. Граф тяжело вздохнул:

— Тогда, царица моей души, позвольте удалиться в пустыню, чтобы там до конца моих ничтожных дней искупать вину, предаваясь единственно молитвам, в жалком рубище, в веригах, питаясь одним лишь черствым хлебом и водой…

Он даже стал на одно колено и покаянно склонил голову, увенчанную шапкой густых рыжих волос.

— Ежели упоминать монарших особ, — со вздохом сказала Аннушка, — то прав был государь Петр Алексеевич, когда запрещал рыжим, как пройдохам особенного сорта, свидетельствовать в суде!

— Я сражен вашими познаниями в истории, мой ангел! — удивленно заметил Галицкий, целуя протянутую наконец Анной руку.

— Это вовсе и не мои познания, — призналась она. — У нас, петербургских девиц, есть свой просветитель.

— Не стану и допытываться, кто сия таинственная персона. Лучше скажите, желаете ехать кататься или нет?

— Желаем! — воскликнула Лиза. — Но нам нужно время на сборы.

— Понятное дело, — сразу поскучнел Роман. — Тогда, с вашего позволения, пойду с князем поздороваюсь. Часика через два, как соберетесь, позовите!

— Поздороваться можете, а вот в шахматы с ним садиться не советую, — сказала Лиза. — Все равно сыграть не успеете, потому как соберемся мы быстро, за десять минут. Лучше нас в санках обождите.

— В санках? Ни за что! Я хоть и верю молодым девицам, но чувство времени у них совсем другое, нежели у точных часовых механизмов. Чему равняются их десять минут, никому из мужчин не ведомо… Как говорится, мороз невелик, а стоять не велит. Эдак отморозишь все, что есть… Собирайтесь, а я, пожалуй, на кухню загляну, да у Гектора рюмашку водочки спрошу. Тогда и ждать будет не в пример веселее…

Галицкий ушел, а Аннушка обратила к подруге недовольное лицо:

— Ты что, Лизок, десять минут взяла? Да за это время я и шляпку не завяжу.

— Я тебе помогу, — сказала Лиза.