Черная Ганьча   ::   Рудов Вениамин Семенович

На выходе из спортгородка пограничников накрыла темная туча - полил косой дождь, шумный, веселый, и закипела, пузырясь в мгновенно налившихся лужах, вода.

Выкроив полчаса, Суров забежал домой закончить уборку квартиры. Таз с водой стоял посреди столовой напротив открытого во двор окна, тряпка валялась на недомытом, в грязных потеках, крашенном охрой полу, сухая и покоробленная. Тряпку нагрело солнцем, и Суров, окунув ее в теплую воду, вспомнил привычку жены мыть полы теплой водой с мылом - чтобы ярче блестели.

С пятачка - места для курения, прозванного солдатами "брехаловкой", - в открытое окно тянуло табачным дымом, слышались возбужденные голоса - видно, солдаты о чем-то спорили, как часто между ними случалось, когда расходились во мнениях.

Много раз Суров собирался убрать из-под своих окон врытую в землю железную бочку и две деревянные скамьи на чугунных подножках, да все руки не доходили. Сейчас ему было не до "брехаловки" с ее спорщиками - воспоминание обострило в нем чувство тоски по сыну. Оно теперь часто в нем обострялось, стоило лишь войти в пустую квартиру, отданную во власть пауков - они на удивление быстро заволакивали углы паутиной.

Устоявшаяся тишина нежилых комнат, где каждый звук отдавался как в пустой бочке и каждый предмет напоминал об уехавшем Мишке, гнала Сурова вон - к людям, к работе, которой хватило бы на троих; он и ночевать сюда приходил только изредка, от случая к случаю.

На пятачке становилось не в меру шумно, громче всех звучал голос Шерстнева. Солдат по второму году службы, он любил поговорить и покрасоваться перед другими.

Суров невольно прислушался.

- Шагистика и муштра во все времена и эпохи убивала в человеке талант и живую мысль, - горячился Шерстнев. - Что ты мне доказываешь, старший сержант! Недаром при царе самых талантливых ссылали не только на каторгу, но и в солдаты.

- Надо говорить: "Товарищ старший сержант", - спокойно поправил солдата инструктор розыскной собаки Колосков. - Демагогию разводите.

- Пускай он скажет, кого ссылали в солдаты. Нехай скажет.

К своему удивлению, Суров узнал тонкий голос Бутенко, стеснительного паренька, исполнявшего обязанности повара.

- А хотя бы Шевченко.

- Брехня! Тарас Григорьевич стал еще лучше писать. Не в тот бок поворачиваешь, Шерстнев. Что-то не в ту сторону тянешь.

"Гляди-ка, как расхрабрился! - одобрительно подумал Суров о поваре. Шерстнев сейчас даст ему сдачи".

Но странно, Шерстнев не вскипел.

- В тот самый, Лешенька, поворачиваю, в самый правильный. С мое послужи, разберешься, где правая, где левая. Тут с чем пришел, с тем на гражданку вернешься. А если еще и талантлив, так за два года все растеряешь. Впрочем, тебе это не угрожает.

Стало тихо; в тишине послышался голос Колоскова:

- Вы еще никто, а беретесь судить. Студент-недоучка, а считаете себя умнее всех. Меньше бы языком трепали. Я вам по-товарищески советую.

- При чем тут недоучка? К примеру, я лично мог бы сегодня еще двадцать два раза одолеть полосу. Но зачем? Я хочу послушать концерт, а мне говорят: "Прыгай!" Хочу посмотреть футбол, мне велят: "Беги!" Просто хочется посидеть с книгой в руках, а мне орут: "Ползи!" Зачем?

- На военной службе надо повиноваться. Вот и вся премудрость, - резко сказал кто-то.

- Много тебе хочется, Шерстнев. А служить за тебя дед Макар будет?

Суров поразился, узнав голос сменившегося со службы Назарчука. "Вот тебе и молодо-зелено", - не без удовольствия подумал он.

- Отстань! - с сердцем огрызнулся Шерстнев. - Ты еще тут... За себя послужи... - Наступила короткая пауза. - Я не могу равнодушно смотреть на муштру. Она оболванивает человека. Что ты на меня уставился, старший сержант? Не о себе говорю.

- Другие сами за себя скажут, - резонно заметил Колосков. - Обойдется без адвокатов.