Чингиз-хан   ::   Ян Василий

Но когда шаху Мухаммеду нужна сотня коней, он едет с кипчакскими воинами в наши кочевья и берет вместо одной сотни коней - три сотни лучших жеребцов. А с женщин он снимает серебряные украшения, говоря, что делает это в наказание за то, что какие-то кочевники где-то ограбили надменного кипчакского хана. А когда у шаха имеется во дворе триста жен, он со своими кипчаками увозит нашу лучшую девушку Гюль-Джамал, из-за которой спорили сто джигитов, и насильно держит ее в своем дворце, называя триста первой женой. Хорошо ли это? - Это тоже невесело,- сказал спокойно Джелаль эд-Дин.- Но то, что сто джигитов допустили увезти из кочевья лучшую девушку и не отбили ее,- вот это нехорошо. - Тогда в кочевье наших джигитов не было. Кипчаки хитры и выбирают время, когда к нам приезжать. - Слушай мои слова, джигит,- сказал Джелаль эд-Дин.- Ты говоришь, что у тебя были отец, братья и сестры? Почему их больше нет? - Белобородого отца схватили шахские палачи и на площади Гурганджа медленно разрубили на куски, начиная от ступней ног. Братья бежали на восток и на запад. Сестер схватили кипчакские всадники и увезли. Разве это хорошо? - Это тоже нехорошо,- сказал Джелаль эд-Дин. - Где же мне теперь скитаться под солнцем? Что же мне остается делать? Джелаль эд-Дин заговорил горячо: - Если светлая сабля в твоих руках сверкает для защиты родного племени, если кроме забав на караванных дорогах, ты хочешь совершить подвиг и стать опорой нашего зеленого знамени, то приезжай ко мне в Гургандж, и я научу тебя, как создать славное имя. - Слушай, бек-джигит,- ответил туркмен, с яростью утирая рукавом губы.Когда я приеду в Гургандж, то по моим следам, как шакалы, побегут шпионы "джазу сы" шаха, но я им не сдамся и погибну в схватке. Нужно ли это? - Этого не будет,- сказал Джелаль эд-Дин.- Когда ты подъедешь к Западным воротам Гурганджа, ты увидишь сад с высокими тополями. Спроси у привратников: "Это ли новый дворец и сад Тиллялы? Проведите меня к хозяину!", и ты покажешь этот листок. Джелаль эд-Дин достал из складок шафрановой чалмы листок бумаги, снял с большого пальца золотой перстень. Горящей веткой он закоптил печатку перстня и, помочив слюной уголок листка, приложил перстень. На бумаге копотью отпечаталось красивой вязью написанное имя. Свернув листок в трубочку, он сложил ее пополам, разгладил на колене и передал туркмену. Тот приложил листок к губам и ко лбу и спрятал в медной коробочке для трута, привешенной у пояса.

- Я верю твоему слову, бек-джигит, я приеду. Салям!- и туркмен исчез за дверной занавеской.

Хозяин молча последовал за ним. Перед юртой, где на костре кипел большой медный котел, на мокрой от тающего снега земле сидели пять истощенных рабов в истерзанных лохмотьях. Руки у всех были закручены за спину, шеи затянуты петлями, концы их привязаны к волосяному аркану. Рядом с рабами стоял рыжий высокий конь с серебряным ошейником на изогнутой шее, с туго притянутым к луке поводом. На луку был намотан конец аркана, державшего пленных. Туркмен сел на коня. - Вперед, скоты-иноверцы! Если не будете плестись, я вас изрублю и оставлю падалью на дороге. Пятеро рабов поднялись и заковыляли один за другим. Туркмен взмахнул плетью, и вскоре все скрылись за холмом. Хозяин вернулся в юрту. - Почтенный гость, около сотни джигитов показались вдали и направляются сюда. - Знаю, это джигиты хорезм-шаха ищут меня. А кто был человек, с которым я сейчас говорил? - Это,- и хозяин продолжал шепотом, точно боясь, что туркмен вернется,это барс Каракумов, гроза караванных путей, славный разбойник Кара-Кончар, да рассудит то аллах!

Глава четвертая.