Никоарэ Подкова   ::   Садовяну Михаил

Старый Петря Гынж думал: "Как это возможно, чтобы муж, столько раз бывавший в сражениях, семижды раненый, так ослабел? Верно говорилось в старину: "Человек крепок, как железо, и хрупок, как яйцо".

Дед Петря ехал верхом рядом с Подковой и неустанно следил за ним краешком глаза. Он теребил свой длинный ус, вытягивая его до самого уха и все прикидывал, сколько Никоарэ еще может выдержать: "И подумать только, чтобы муж сей ломал подковы руками..."

- Да, бывало дело, - усмехнулся Никоарэ, поворотившись к старику. Сам с собой разговариваешь, дед Петря?

- Прощения прошу, государь. Я и не заметил, что вслух говорю.

- Я таков, как ты сказал, дед Петря: ломаю подковы, да только двумя руками. Одной не умею.

- Радуюсь шутке твоей, государь. Раз ты шутишь, стало быть, все будет хорошо. А тут еще и солнце сверкает и запах сладкий несет нам ветер с берега Молдовы. Настала пора цветения донника.

Кроме деда Петри и меньшего брата, Александру, ехавшего по левую сторону от Подковы, сопровождало его еще пятеро всадников. Все двигались тихим шагом. Впереди в качестве проводника ехал Алекса Тотырнак, зоркий и проворный муж - товарищи прозвали его Лисой.

Четверо следовали парами позади Никоарэ: Георге Стынчагу и Штефан, сын Марии, - крестовые братья из Сорокского края - и два усача - Тоадер Урсу и Крэчун Харбуз; все отдавали предпочтение легкому оружию, а они не разлучались с палицами, висевшими у седла.

По одежде никто не признал бы в путниках чужаков. Для затеянной охоты вступили они в Молдову, нарядившись не то купцами, не то зажиточными рэзешами. Только шпоры выдавали их, но в те времена шпоры носил всякий верховой. Помимо шпор, нужна была и сабля, дабы не посмели задеть всадников иные глядящие исподлобья молодцы. А длинные и острые кинжалы спрятаны были под суконными кафтанами. Лишь один Никоарэ, как и подобает господину, был обут в легкие сафьяновые сапожки до колен; прочие носили простые сапоги. На всех были шапки из крымских смушек, без султана, без перьев. Искусные собрались охотники, однако возвращались они обманутые в своих надеждах.

Дед Петря, старший среди них, и то не отпускал бороды, брился обрезком косы, чтоб не уступать молодым. Так щеголяли тогда почтенные мужи Молдовы. Поубавилось в ту пору мужское племя от непрестанных войн.

К полудню стали спускаться и вышли на дорожку, змеившуюся у подножья холмов. То и дело попадались ручейки под ивами, стоявшими в печальном уединении.

Весеннее солнце жгло весь день немилосердно, но в тени лесов жара уже не так донимала. По обеим сторонам дороги высились громадные буки, переплетавшиеся вверху густыми кронами. Было тихо, как в храме. Меж стволами дрожал свет, словно мелькали в нем тени от колесных спиц. Из лесной чащи вылетали испуганные желтые иволги, и чуть поодаль раздавались их короткие пронзительные трели.

Тотырнак, спешившись, дожидался в овраге. Подкова натянул поводья и остановил коня.

- Что случилось, Алекса?

- Пока все благополучно, государь. Гляньте-ка, отсель на высокой вершине виден крест. Это и есть Боура. Там, сказывают, Драгош Водэ убил дикую корову [в летописях сохранилась легенда о том, как Драгош основатель Молдавского княжества - убил зубра на берегах реки Молдовы (первая половина XIV в.)]. А потом завладел своими исконными землями.

- Да, глухие места; так они и не изменились с самого сотворения мира, - взволнованно проговорил Никоарэ. - Тут, что ли, должны мы встретиться с дьяком Раду?

- Тут, государь. Уговор был, чтобы он дожидался на дороге к Пэстрэвенам. Красно солнышко на закате; мы тоже спустимся в долину и дадим о себе знать.

- Добро. Спустимся в долину. Так ты думаешь, Алекса, что мы выследим в Дэвиденах того, кого ищем?

- Что ж сказать, государь? Может статься, зря и надеюсь.