Опыты   ::   Монтень Мишель

А сколько еще их не сохранилось в

памяти истории — попробуйте угадать! Кто помешает моему конюху назваться

Помпеем Великим? Но в конце-то концов, какие способы, какие средства

существуют для того, чтобы связать с моим покойным конюхом или тем другим

человеком, которому в Египте отрубили голову, соединить с ними эти

прославленные сочетания звуков и начертания букв так, чтобы они могли ими

гордиться?

Id cinerem et manes credis curare sepultos?  [10]

Что знают оба великих мужа, одинаково высоко оцененных людьми,Эпаминонд

о том прославляющем его стихе, который в течение стольких веков передается

из уст в уста:

Consiliis nostris laus est attrita Laconum?  [11]

и Сципион Африканский о другом стихе, относящемся к нему:

А sole exoriente supra Maeotis paludes

Nemo est qul factis me aequirarare queat?  [12]

Людей, живущих после них, ласкает сладость подобных восхвалений,

возбуждая в них ревность и жажду славы, и бессознательно, игрой воображения,

они переносят на усопших эти собственные свои чувства; а обманчивая надежда

заставляет их верить, что они сами способны на такие же деяния. Богу это

известно. И тем не менее,

                                                                ad haec se

Romanus, Graiusque, et Barbarus induperator

Erexit, causas discriminis atque laboris

Inde habuit: tanto maior famae sitis est quam

Virtutis  [13] .



Глава XLVII

О ненадежности наших суждений



Хорошо говорится в этом стихе:

Επέων δε πόλυς

νομος ενθα και

ενθα,

Мы можем обо всем по произволу говорить и за и против  [1] . Например:

Vinse Hannibal, et non seppe usar poi

Ben la vittoriosa ventura  [2]

Тот, кто разделяет это мнение и утверждает, что наши сделали ошибку в

битве при Монконтуре, не развив своего успеха, или тот, кто осуждает

испанского короля за то, что он не использовал своей победы над нами при

Сен-Кантене  [3] , может сказать, что повинны в этих ошибках душа, опьяненная

выпавшей ей удачей, и храбрость, которая, сразу насытившись первыми

успехами, теряет всякую охоту умножать их и с трудом переваривает

достигнутое: она забрала в охапку сколько могла, больше ей не захватить, она

оказалась недостойна дара, полученного от фортуны. Ибо какой смысл в нем,

если врагу дана возможность оправиться? Можно ли надеяться, что осмелится

вторично напасть на врага, сомкнувшего ряды, отдохнувшего и вновь

вооружившегося своей досадой и жаждой мщения, тот, кто не решился

преследовать его, когда он был разбит и ошеломлен,

Dum fortuna calet, dum conficit omnia terror  [4]

и разве дождется он чего-либо лучшего после такой потери? Это ведь не

фехтование, где выигрывает тот, кто большее количество раз кольнул рапирой

противника; пока враг не повержен, надо наносить ему удар за ударом; успех —

только тогда победа, когда он кладет конец военным действиям. Цезарь,

которому не повезло в схватке у Орика, упрекал солдат Помпея, утверждая, что

был бы уничтожен, если бы их военачальник сумел победить его до конца; сам

же он по-иному взялся за дело, когда пришла его очередь. Но почему,

наоборот, не сказать, что неуменье положить конец своим жадным устремлениям

есть проявление излишней торопливости и ненасытности? Что желание

пользоваться милостями неба без меры, которую им положил сам господь, есть

злоупотребление благостью божией? Что устремляться к опасности, уже одержав

победу, значит снова испытывать судьбу? Что одно из мудрейших правил в

воинском искусстве — не доводить противника до отчаяния? Сулла а Марий,

разбившие марсов во время Союзнической войны  [5] и увидевшие, что один

уцелевший отряд намеревается броситься на них с отчаянием диких зверей, не

стали дожидаться и напали на него первыми. Если бы господин де Фуа  [6] ,

увлеченный своим пылом, не стал слишком яростно преследовать остатки

разбитого у Равенны врага, он не омрачил бы победы своей гибелью: недаром

этот недавний пример сослужил службу господину д’Ангиену и удержал его от

подобной же ошибки в битве при Серизоле  [7] . Опасное дело — нападать на

человека, у которого осталось только одно средство спасения — оружие, ибо

необходимость — жестокая наставница: gravissimi sunt morsus irritatae

necessitatis  [8] .

Vincitur haud gratis iugulo qui provocat hostem.  [9]

Вот почему Фарак с воспрепятствовал царю лакедемонян, одержавшему

победу над мантинейцами, напасть на тысячу аргивян, которые избежали

разгрома; он предоставил им отступить, чтобы не испытывать доблести этих

людей, раздраженных и раздосадованных неудачей.