Опыты   ::   Монтень Мишель

  [7]

Во время войны короля Фердинанда со вдовою венгерского короля Иоанна, в

битве при Буде  [8] , немецкий военачальник Рейшах, увидев вынесенное из схватки

тело какого-то всадника, сражавшегося на глазах у всех с отменною

храбростью, пожалел о нем вместе со всеми; полюбопытствовав вместе с

остальными, кто же все-таки этот всадник, он, после того как с убитого сняли

доспехи, обнаружил, что это его собственный сын. И в то время, как все

вокруг него плакали, он один не промолвил ни слова, не проронил ни слезы;

выпрямившись во весь рост, стоял он там с остановившимся, прикованным к

мертвому телу взглядом, пока сила горя не оледенила в нем жизненных духов  [9] , и он, оцепенев, не пал замертво наземь.

Chi puo dir com’egli arde, è in picciol fuoco.  [10]

Говорят влюбленные, желая изобразить терзания страсти:

                                misero quod omnes

Eripit sensus mihi. Nam simul te,

Lesbia, aspexi, nihil est super mi

Quod loquar amens.

Lingua sed torpet, tenuis sub artus

Flamma dimanat, sonitu suopte

Tinniunt aures, gemina teguntur

Lumina nocte.  [11]

Таким-то образом, в те мгновения, когда нас охватывает живая и жгучая

страсть, мы не способны изливаться в жалобах или мольбах; наша душа

отягощена глубокими мыслями, а тело подавлено и томится любовью.

Отсюда и рождается иной раз неожиданное изнеможение, так несвоевременно

овладевающее влюбленными, та ледяная холодность, которая охватывает их по

причине чрезмерной пылкости, в самый разгар наслаждений. Всякая страсть,

которая оставляет место для смакования и размышления, не есть сильная

страсть.

Curae leves loquuntur, ingentes stupent.  [12]

Нечаянная радость или удовольствие также ошеломляют нас.

        Ut me conspexit venientem, et Troia circum

Arma amens vidit, magnis exterrita monstris,

Diriguit visu in medio, calor ossa reliquit,

Labitur, et longo vix tandem tempore fatur.  [13]

Кроме той римлянки, которая умерла от неожиданной радости, увидев сына,

возвратившегося после поражения при Каннах  [14] , кроме Софокла и тирана

Дионисия, скончавшихся также от радости, кроме, наконец, Тальвы  [15] ,

умершего на острове Корсике по прочтении письма, извещавшего о дарованных

ему римским сенатом почестях, мы располагаем примером, относящимся и к

нашему веку: так, папа Лев X, получив уведомление о взятии Милана, чего он

так страстно желал, ощутил такой прилив радости, что заболел горячкой и

вскоре умер  [16] . И чтобы привести еще более примечательное свидетельство

человеческой суетности, укажем на один случай, отмеченный древними, а

именно, что Диодор Диалектик  [17] умер во время ученого спора, так как

испытал жгучий стыд перед своими учениками и окружающими, не сумев отразить

выставленный против него аргумент.

Что до меня, то я не слишком подвержен подобным неистовствам страсти.

Меня не так-то легко увлечь — такова уж моя природа; к тому же, благодаря

постоянному размышлению, я с каждым днем все более черствею и закаляюсь.



Глава III

Наши чувства устремляются за пределы нашего «я»



Те, которые вменяют людям в вину их всегдашнее влечение к будущему и

учат хвататься за блага, даруемые нам настоящим, и ни о чем больше не

помышлять, — ибо будущее еще менее в нашей власти, чем даже прошлое, —

затрагивают одно из наиболее распространенных человеческих заблуждений, если

только можно назвать заблуждением то, к чему толкает нас, дабы мы продолжали

творить ее дело, сама природа; озабоченная в большей мере тем, чтобы мы были

деятельны, чем чтобы владели истиной, она внушает нам среди многих других и

эту обманчивую мечту. Мы никогда не бываем у себя дома, мы всегда пребываем

где-то вовне. Опасения, желания, надежды влекут к будущему; они лишают нас

способности воспринимать и понимать то, что есть, поглощая нас тем, что

будет хотя бы даже тогда, когда нас самих больше не будет. Calamitosus est

animus futuri anxius.  [1]

Вот великая заповедь, которую часто приводит Платон: «Делай свое дело и

познай самого себя»  [2] .