Путешествие с трупом   ::   Сан-Антонио

— Да, — отвечаю, — это он… — И спрашиваю:

— Как это произошло?

— Кажется, Он некоторое время жил в маленькой меблирашке и там покончил с собой…

— Из-за женщины?

Он пожимает плечами, показывая, что этого он не знает, но нисколько не удивится, если все окажется именно так.

— Почему не известили семью? — восклицаю я.

— Откуда мне знать… Обратитесь в полицию… Я благодарю его, стираю воображаемую слезу в углу глаза и сматываюсь, сказав, что приму необходимые меры, чтобы забрать тело своего несчастного родственника, которое собираюсь предать погребению достойным образом.

Из морга я еду в Сюртэ и спрашиваю дивизионного комиссара Рибо. Это мой старый корешок, с которым я сдружился, еще когда мы оба работали в Париже. Он разожрался как боров, и его глаза растворяются среди толстых щек, как таблетки сахарина в стакане горячей воды.

— Привет, Толстяк! — говорю я.

Он хмурит брови, отчего его глазки исчезают совершенно.

— Да это ж Сан-Антонио! — наконец выговаривает он.

— Во плоти и в костях, но с меньшим грузом жира, чем ты! — отвечаю.

Он мрачнеет. Все толстяки мрачнеют, когда их поддразнивают.

— Ну-ка встань, я хочу увидеть твой дирижабль во всей красе!

— Месье все так же остроумен, — ворчит он.

— Совершенно верно, — отвечаю. — Это помогает убить время… Мы убиваем так много людей, что надо как-то разнообразить себе жизнь…

Я пожимаю пять савойских сосисок, воткнутых в головку сыра, что вместе составляет его руку.

— Ну, чего новенького? — спрашивает он.

— Я хочу пить…

— Пошли в бистро, тут совсем рядом. У меня есть бутылочка анисового ликера.

— А в провинции умеют неплохо организовать жизнь! — замечаю я. Он хмурится.

— Не смейся над провинцией, в ней есть много хорошего. Мы спускаемся в его бистро, и он начинает расспрашивать о моей личной жизни: — Как поживает Люлю?

— Какая Люлю? — уточняю я.

— Но… Киска, с которой ты был, когда я уезжал из Парижа!

Я разражаюсь громким хохотом.

— Что стало с твоей зеленой рубашкой в полосочку? — спрашиваю я.

— С какой рубашкой? — хмуро ворчит Рибо.

— С той, которая была на тебе, когда ты уезжал из Парижа… Мой бедный толстячок! Да я даже не знаю, о какой Люлю ты говоришь!

— Короче, — замечает он, — ты не меняешься!

— Да, я привык менять девочек и меняю их до сих пор… Это скорее вопрос гигиены, нежели чувств, но я приехал сюда не затем, чтобы рассказывать о своих победах, и даже не измерять объем твоей талии.

— Работа?

— В общем, да.

— Идешь по следу?

— Можно сказать и так.

— Охотишься за кем-то опасным?

— Он совершенно безопасен! Менее опасен, чем новорожденный младенец… Речь идет о мертвеце.

— О мертвеце?

— Да.

— Кто это?

— Я его не знаю… Впрочем, его личность меня не интересует… вернее, интересует очень мало! Мне нужен покойник, и этот подходит.

Рибо находится в двух шагах от апоплексии.

— Тебе понадобился покойник?

— Я тебе это только что сказал.

— Зачем он тебе? — выблеивает он.

— Не затем, чтобы перекинуться с ним в картишки, естественно. От жмурика нельзя требовать многого. От этого я прошу одного: оставаться мертвым. Не могу сказать тебе больше. Как говорит Старик, служебная тайна. Я и так наговорил слишком много.

Рибо, может, и обидчив, но к работе относится с уважением. Когда коллега говорит, что не может распространяться, он не настаивает.

— Ладно… И чем я могу помочь?

— Я нашел в орлеанском морге подходящего типа. Но прежде чем забрать его, я хочу убедиться, что этот жмурик свободен, то есть что никто не придет его требовать. Ты сообщишь мне некоторые подробности о личности и жизни этого малого.

Я говорю ему, какого типа имею в виду, и он берет курс на телефонную кабину.

— Ну вот, — сообщает он по возвращении, — я поручил моим ребятам заняться твоей историей.