Раб лампы   ::   Серова Марина

Ну ты, братец! Что молчишь-то?

— Я не молчу! — неожиданно сказал тот. Голос у него оказался резкий, пронзительный, с необыкновенно крикливыми согласными «м» и «н», которые он проговаривал почти как гласные, вытягивая и выпевая. — Просто мне пока что нечего сказать тебе.

— А что это ты меня на «ты» называешь? — спросил Мельников. — Я, между прочим, с тобой на брудершафт не пил.

— Это оч-чень верно, не пил, — сказал странный человек с лампой. — Это оч-чень верно. Вы вообще в свое время любили говаривать: «Был у меня один знакомый человечек по фамилии Брудершафт — покойничек, — так я и с ним не пил».

Мельников вздрогнул: он явно не ожидал услышать эти слова от малознакомого придурка, которого видел даже не во второй, а, как бы выразился язвительный Бармин, в полуторный раз. Анатолий поднял правую бровь и произнес:

— А ты откуда такой взялся? И откуда знаешь про мои доотставные бакланки? Ты кто вообще такой, парень? Да ты не менжуйся. Я с тобой по-доброму побакланить хочу. Странный ты какой-то.

Из машины вышел Бармин и махнул рукой:

— Да ладно тебе, Толян. Что ты с ним перетираешь? Вон твоя жена идет. Глядишь, сейчас еще скажет, что это тебя все время ждать приходится, пока ты свои дела решишь — и после того, как ты сам ее полтора часа ждал, когда она губы подмалюет и глаза накрасит.

Мельников пристально взглянул на своего странного собеседника с бледным лицом, длинными черными волосами, в старой болоньевой куртке, прищурил глаза и произнес:

— Знаешь, парень, а мог я тебя где-то видеть раньше? У меня такое ощущение, что мы где-то пересекались. Нет, не тогда, когда я зашел к тебе в комнату… то есть в квартиру. Раньше?

Странный тип захихикал, глядя на Мельникова, совершенно идиотским смехом, и начал подпрыгивать на одной ножке. Потом замолк. Глянул себе за спину и отшатнулся, словно увидал там что-то жуткое. Мельников махнул рукой и пошел было к машине, но услышал за спиной высокий пронзительный голос, дошедший даже до какого-то режущего слух свиста, какой бывает у змей:

— Подожди! Ты… ты катаешься на скейтах, да?

Мельников, который в последние пять лет не катался ни на чем, кроме «Мерседесов», отмахнулся от дурачка, но тут же услышал за спиной повтор этого, казалось бы, такого неуместного вопроса. Тогда он повернулся и с досадой ответил тому:

— Да чего ты пристал! Не катаюсь я ни на каких скейтах. Вышел я уже из этого возраста.

— А я вот еще не знаю… наверно, тебе и не нужно на них кататься, — пробормотал дурачок, прыгая на одной ноге и оборачиваясь таким образом вокруг собственной оси. — И на роликах не надо кататься.

Что-то было в интонациях этого странного человека, что заставило не очень-то чувствительного Мельникова замереть на месте. Бармин окликнул его:

— Толян, да что ты его слушаешь? Иди сюда! Жена ждет. Ехать пора.

— Да, Толя, — строго сказала благоверная Мельникова, среднего роста изящная женщина с нарочитой пресыщенностью от жизни, выраженной в мимике и жестикуляции, — нам давно пора ехать. Ты что, заставишь меня ждать тебя?

Мельников задохнулся от негодования. Он промямлил что-то о своем собственном полуторачасовом ожидании, о том, что жене надо бы поиметь совесть, но был немедленно смят и растоптан намного превосходящими силами семейного «противника». Супруга уселась на пассажирское место впереди и строго произнесла:

— Ну, долго мы будем тут стоять? Может, ты еще с друзьями поболтаешь? Мы к маме опаздываем.

У Мельникова искривилось лицо. Он сорвал машину с места так, что неистово завизжали шины, и повел ее к просторной арке в корпусе дома. Бармин кивнул вслед и проговорил, обращаясь к Маркаряну:

— Вот и женись после этого! Ничего и никого Толя не боится, кроме собственной жены.