Рефлекс змеи   ::   Фрэнсис Дик

Мы по-прежнему, пусть и не так ярко выраженно, терпеть не могли друг друга.

- Я знала, что ты прибежишь, - сказала она с неистребимой холодной глумливостью, - когда услышишь о деньгах.

- Какие еще деньги?

- Сто тысяч фунтов, естественно.

- Никто, - сказал я, - не говорил мне ни о каких деньгах.

- Не ври! С чего же еще тебе приходить?

- Мне сказали, что вы умираете.

Она удивленно и злобно зыркнула на меня и осклабилась. Видимо, это должно было изображать улыбку.

- Да. Как и все мы.

- Да, - сказал я, - и с одной и той же скоростью. День за днем.

Она вовсе не походила на розовощекую милую бабушку. Сильное упрямое лицо с глубокими резкими брезгливыми складками у рта. Серо-стальные, до сих пор густые чистые волосы были аккуратно уложены. Бледная кожа усыпана старческими веснушками, темные вены выступали на внутренней стороне рук. Худая, почти тощая женщина. И высокая, насколько я мог судить.

Большая комната, где она лежала, походила скорее на гостиную, в которой поставили кровать, а не на больничную палату. Это очень даже вязалось с тем, что я видел здесь по пути. Сельский дом, приспособленный для новых целей - отель с сиделками. Всюду ковры, длинные шторы из чинтца (Плотная хлопчатобумажная декоративная ткань.), кресла для посетителей, вазы с цветами. "Хорошо так умирать", - подумал я.

- Я проинструктировала мистера Фолка, - сказала она, - чтобы он сделал тебе предложение.

Я задумался.

- Молодой мистер Фолк? Лет двадцати пяти? Джереми?

- Конечно, нет, - нетерпеливо сказала она. - Мистер Фолк, мой адвокат. Я сказала ему, чтобы он доставил тебя сюда. Что он и сделал. Ты здесь.

Я отвернулся от нее и без приглашения сел в кресло. "Почему Джереми не упомянул о ста тысячах фунтов? - подумал я. - Если это, в конце концов, какой-то подвох, то такое легко не забывают".

Моя бабка злобно уставилась на меня, и я ответил ей таким же взглядом. Мне не понравилась ее уверенность в том, что она может меня купить. Меня отталкивало ее презрение, и я не верил ее намерениям.

- Я завещаю тебе сто тысяч фунтов, но на определенных условиях, сказала она.

- Нет, - ответил я.

- Извиняюсь, что? - Ледяной голос, каменное лицо.

- Я сказал, нет. Никаких денег. Никаких условий.

- Ты не слышал моего предложения.

Я ничего не сказал. На самом-то деле меня начало разбирать любопытство, но я совершенно не собирался ей этого показывать. Поскольку она явно не торопилась, молчание затянулось. Похоже, прокручивала в голове возможные варианты. Я же просто ждал. Я мог делать это бесконечно долго. Мое бессистемное воспитание привило мне эту способность: ждать людей, которые не приходили, обещаний, которые не выполнялись.

Наконец она сказала:

- Ты выше, чем я думала. И упрямее.

Я еще помолчал.

- Где твоя мать? - спросила она.

Моя мать, ее дочь.

- Ветром развеяло, - ответил я.

- Что ты имеешь в виду?

- Думаю, она умерла.

- "Думаю"! - скорее раздраженно, чем обеспокоенно сказала она. - Ты что, не знаешь?

- Она не писала мне, что умерла, потому и не знаю.

- Твоя дерзость просто непристойна!

- Ваше поведение еще до моего рождения, - сказал я, - не дает вам права так говорить.

Она заморгала. Раскрыла рот да так и сидела несколько секунд. Затем плотно закрыла его. На челюстях вздулись желваки, и она мрачно уставилась на меня с устрашающей смесью ярости и злобы. И по этому выражению я понял, что пришлось вытерпеть моей бедной юной матери, и ощутил прилив огромного сочувствия к той беспечной бабочке, что родила меня.

Как-то раз, когда я был еще совсем маленьким, меня одели в новый костюмчик и велели вести себя очень хорошо, поскольку мы с мамой идем к бабушке. Моя мать забрала меня оттуда, где я жил, и мы поехали на машине к большому дому, где меня оставили одного в холле ждать. Из-за закрытой белой крашеной двери доносился крик.