Жизни философов и софистов   ::   Евнапий

Ибо этот муж так любил мудрость, что посетил даже почти необитаемые

части света, разыскивая тех, кто знает больше, чем он. Став совершенным в

благих делах и словах, он прибыл в древние Сарды ради общения с Хрисанфием.

Впрочем, это случилось позже.

У Хрисанфия был сын, которого он назвал Эдесием в

честь своего учителя в Пергаме (о нем я уже рассказывал). Этот мальчик с

детства был окрылен для всяческой добродетели, а из коней, о которых говорит

Платон, [200] у него был только один, лучший; ум его не склонялся

вниз, но неустанно обращался к высшим наукам, был острым и неутомимым в

служении богам. Он настолько освободился от всего человеческого, что, все же

оставаясь человеком, казалось, весь обратился в душу. Во всяком случае, его

тело двигалось настолько легко, что невозможно описать даже поэту, как высоко

он парил. Его связь с божественным была столь тесной и непосредственной, что

ему достаточно было надеть на голову венок и взглянуть на солнце, чтобы давать

предсказания — безошибочные, способные служить лучшими образцами божественного

вдохновения. Пусть он совсем не знал ни искусства стихосложения, ни

грамматики; но бог был для него всем. За весь отпущенный ему на земле срок ни

разу не болев, он ушел из жизни лет двадцати от роду. Его отец и здесь показал

себя философом.

Ибо он — или из-за столь великого несчастья, сделавшего его

нечувствительным, или радуясь за удел сына, сохранял твердость духа. И мать

преодолела свое женское естество и, по примеру мужа, отказавшись от слез и

сетований, возвысила свое горе до истинного величия.

После этого Хрисанфий продолжал заниматься своими

обычными делами; и когда многочисленные великие беды обрушивались на людей и

весь мир, повергая души в ужас, он один оставался невозмутим, так что, глядя

на него, можно было подумать, что он живет не на земле. В это-то время и

явился к нему Геллеспонтий; так, с некоторым опозданием, они сошлись для

беседы. Это знакомством настолько захватило Геллеспонтия, что он, отказавшись

от всего, готов был поселиться под одной крышей с Хрисанфием и вернуться в

юность, став его учеником. Так он сожалел о потерянном времени, о том, что

стал стариком, не научившись ничему полезному. К этому и устремил он все свои

помыслы. Но однажды Хрисанфий проколол себе вену (что он и прежде делал),

автор этих строк присутствовал при этом по его настоянию. Когда врачи

намеревались выпустить как можно больше крови, автор, заботясь о правильном

лечении, счел дальнейшее кровопускание неразумным и велел прекратить его (ибо

был отнюдь не невеждой в науке врачевания). Услышав о случившемся, тут же

явился Геллеспонтий, с негодованием восклицая, что для человека настолько

пожилого, как Хрисанфий, большая потеря крови обернется во зло. Когда же он

услышал голос Хрисанфия и увидел его вполне здоровым, то обратился к автору

этих строк со словами: «Весь город обвинял тебя в чем-то ужасном, но теперь

все замолчат, увидев, что Хрисанфий здоров». Автор ответил ему, что он

прекрасно знает, какое лечение будет полезным. После этого Геллеспонтий

собрал свои книги, словно собираясь идти заниматься к Хрисанфию; в

действительности же он покинул город. Но внезапно он заболел желудком и, придя

в Апамею Вифинскую, расстался с жизнью, убедив Прокопия, своего друга, бывшего

с ним, восхищаться одним лишь Хрисанфием. Прокопий, явившись в Сарды, так и

поступил; он же рассказал обо всем случившемся.

Между тем Хрисанфий по прошествии года, в начале лета, вновь

прибег к тому же средству, и хотя автор этих строк предупредил врачей, чтобы

они, как обычно, дождались его прихода, те приступили к лечению без него.