Жизни философов и софистов   ::   Евнапий

В его общении с правителями сквозило некое превосходство, которое,

однако, было вызвано не заносчивостью или спесью, а искренностью человека, не

знающего, что такое власть; поэтому он разговаривал с такими людьми

по-дружески просто.

Автора этого сочинения Хрисанфий воспитывал с

детства, а позже, когда тот вернулся из Афин, встретил с не меньшей любовью, и

знаки его расположения росли день ото дня. Автор до того привязался к нему,

что с раннего утра занимался риторикой со своими учениками, а после полудня у

своего прежнего наставника учился божественным и философским наукам. И учитель

не уставал от об- щения с любящим его учеником, тогда как для него,

воспринимавшего знания, эти занятия были праздником.

Спустя немало времени после того, как учение христиан одержало

верх и распространилось повсюду, из Рима прибыл префект [197] Азии [198] по имени Юст, человек немолодой, знатный и доброго нрава,

не забывший древних обычаев предков, а, напротив, ревностно следовавший этим

счастливым и почтенным образцам. Он неустанно посещал храмы и верил всем

прорицаниям, гордясь своим усердием и стремлением восстановить старые обычаи.

На своем пути из Константинополя в Азию он встретил весьма влиятельного в той

области [199] человека (которого звали Гиларий), увлеченного не

меньше, чем он сам, и наскоро возвел алтари в Сардах (где их дотоле не было);

также не оставлял без внимания развалины ни одного храма, где бы не встретил

таковые, намереваясь восстановить их. Совершив положенные жертвоприношения, он

пригласил отовсюду людей, славившихся образованностью. Однако они прибыли

раньше, чем были позваны, одни — чтобы подивиться этому человеку, другие —

считая, что пришло время показать себя; некоторые даже больше полагались на

свое умение льстить, чем на образованность, надеясь таким образом стяжать

почести, какую-никакую славу или деньги. Итак, все они собрались в назначенное

для священного обряда время, был там и автор настоящего сочинения. И вот вышел

Юст, устремил глаза на жертвенное животное, распростертое на алтаре, и спросил

присутствующих: «Что означает такое положение тела?» Тогда льстецы, пылко

восторгаясь тем, что и по положению жертвы можно давать прорицания, стали

требовать, чтобы ему одному предоставили сделать это. Но более серьезные люди,

поглаживая бороды кончиками пальцев, хмуря лица и важно покачивая головами,

рассматривали лежащее животное и переговаривались друг с другом. В свою

очередь, Юст, едва сдерживая насмешку, обратился к Хрисанфию, воскликнув: «А

что скажешь ты, почтеннейший?» Хрисанфий спокойно ответил, что не одобряет все

происходящее. «Если же ты хочешь знать мое мнение об этом, — сказал он, — то

ответь сначала, какого характера это прорицание, конечно, если ты вообще

знаешь о характерах прорицаний, и к какому виду оно относится, что ты хочешь

узнать и как ставишь вопрос. Если ты расскажешь все это, то и я расскажу,

какие грядущие события знаменует явленное здесь. И пока ты не скажешь это, с

моей стороны было бы нечестиво (ибо боги сами открывают будущее) в ответ

на твой вопрос поведать тебе и то, о чем ты спрашиваешь, и грядущее, соединяя

то, что будет, с тем, что уже произошло. Ведь, таким образом, перед нами

встали бы два вопроса; но никто не спрашивает о двух или более вещах сразу.

Ибо тому, что имеет два определения, невозможно дать одно объяснение». Тогда

Юст воскликнул, что научился столькому, сколько прежде не знал, и впоследствии

постоянно лично общался с Хрисанфием и черпал из этого источника. В ту пору

некоторые, прославившиеся своей мудростью, являлись к Хрисанфию из-за его

известности, чтобы состязаться с ним в споре, но уходили, поняв, что им далеко

до его красноречия. То же случилось и с Геллеспонтием из Галатии, человеком

во всех отношениях превосходным, который, если бы не Хрисанфий, считался бы

лучшим.