Иерусалимские гарики   ::   Губерман Игорь

Лихие русские года плели узор искусной пряжи, где подо льдом текла вода и мертвым льдом была она же.

Злая смута у России впереди: все разъято, исковеркано, разрыто, и толпятся удрученные вожди у гигантского разбитого корыта.

Когда вдруг рухнули святыни и обнажилось их уродство, душа скитается в пустыне, изнемогая от сиротства.

Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что, наконец, нашли еврея, который был всему виной.

Ручей из русских берегов, типаж российской мелодрамы, лишась понятных мне врагов, я стал нелеп, как бюст без дамы.

На кухне или на лесоповале, куда бы судьбы нас ни заносили, мы все о том же самом толковали о Боге, о евреях, о России.

Хоть сотрись даже след от обломков дикой власти, где харя на рыле, все равно мы себя у потомков несмываемой славой покрыли.

Я разными страстями был испытан, но главное из посланного Богом я в рабстве у животных был воспитан, поэтому я Маугли во многом.

Российскую власть обесчещенной мы видим и сильно потоптанной, теперь уже страшно, что женщиной она будет мерзкой и опытной.

Нельзя не заметить, что в ходе истории, ведущей народы вразброд, евреи свое государство - построили, а русское - наоборот.

Едва утихомирится разбой, немедля разгорается острей извечный спор славян между собой откуда среди них и кто еврей.

Я снял с себя российские вериги, в еврейской я теперь сижу парилке, но даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки.

В автобусе, не слыша языка, я чую земляка наверняка: лишь русское еврейское дыхание похмельное струит благоухание.

Приемлю, не тоскуя и не плачась, древнейшее из наших испытаний усушку и утруску наших качеств от наших переездов и скитаний.

Не в том печаль, что век не вечен, об этом лучше помолчим, а втом, что дух наш изувечен и что уже неизлечим.

Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов.

За все в России я обязан за дух, за свет, за вкус беды, к России так я был привязан вдоль шеи тянутся следы.

В любое окошко, к любому крыльцу, где даже не ждут и не просят, российского духа живую пыльцу по миру евреи разносят.

Всю Россию вверг еврей в мерзость и неразбериху; вот как может воробей изнасиловать слониху.

Не дикому природному раздолью, где края нет лесам и косогорам, а тесному кухонному застолью душа моя обязана простором.

Много у Ленина сказано в масть, многие мысли частично верны, и коммунизм есть советская власть плюс эмиграция всей страны.

На почве, удобренной злобой бесплдоной, увял даже речи таинственный мускул: великий, могучий, правдивый, свободный стал постным, унылым, холодным и тусклым.

Я б хотел, чтоб от зоркого взора изучателей русских начал не укрылась та доля позора, что ложится на тех, кто молчал.

У того, кто родился в тюрьме и достаточно знает о страхе, чувство страха живет не в уме, а в душе, селезенке и пахе.

Я Россию часто вспоминаю, думая о давнем дорогом, я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом.

Забавно мы все-таки жили: свой жух в чистоте содержали и с истовой честью служили неправедной грязной державе.

Такой же, как наша, не сыщешь на свете ранимой и прочной душевной фактуры; двух родин великих мы блудные дети: еврейской земли и российской культуры.

Оставив золу крематорию и в путь собирая семью, евреи увозят историю будущую свою.

Я там любил, я там сидел в тюрьме, по шатким и гнилым ходил мостам, и брюки вечно были в бахроме, и лучшие года остались там.

Часть II

КАК ПРОСТО ОТНЯТЬ У НАРОДА СВОБОДУ:

ЕЕ НАДО ПРОСТО ДОВЕРИТЬ НАРОДУ

Мне Маркса жаль: его наследство свалилось в русскую купель; здесь цель оправдывала средства, и средства обо. рали цель.