Сармат - Кофе на крови   ::   Звягинцев Александр

- После Никарагуа? - усмехнувшись, спрашивает тот и достает из стола бутылку марочного коньяка. - Вас сколько туда послали?

- Девяносто семь, - чеканит майор.

- А вернулось?

- Тридцать шесть.

Генерал тяжелым взглядом смотрит на чашку черного кофе и внезапно резко отодвигает ее дрогнувшей рукой, так, что кофе выплескивается через край и растекается на полированной поверхности стола небольшой темной лужицей. Генерал смотрит на разлившийся кофе и хрипло выдавливает из себя:

- Скольких ребят там положили - и что?.. Все впустую!.. И впрямь этот кофе на крови!

Тревожная, гнетущая тишина повисает в кабинете. Каждый думает о своем. Внезапно генерал передергивает плечами, будто пробуждаясь после сна, и, откашлявшись, тянет руку к бутылке. Разлив коньяк, он решительно отрывает от стола свою наполненную всклень рюмку:

- Давай помянем всех, что ли...

- Нет, товарищ генерал! Вот вернусь с задания - тогда... Тогда уж всех сразу...

Генерал хмуро кивает и, опрокинув в рот рюмку, резко и отрывисто чеканит:

- В общем, так... Приказываю: американца взять живым, и только живым! Не считаясь с потерями... И вот еще что: лишних вопросов ему не задавать!..

- Разрешите приступить к выполнению задания? - вытягивается майор по стойке "смирно".

- Приступай! Сценарий операции в оперативном отделе. Толку от него, скорее всего, будет немного, но там старались... И еще... Поаккуратней там с этим Савеловым, а то, понимаешь, потом не отмоешься... Но главное - на пакистанскую сторону и щепки не должно перелететь! Сам знаешь - Женевские переговоры... Там, если что случится, такое раздуют, что головы на всех уровнях полетят.

- Я не бог. Но то, что от нас зависит, сделаем, товарищ генерал!..

- Не бог!.. - усмехается генерал. - Ты бог, Сармат! Бог войны! Иди, иди и не забывай, о чем мы тут с тобой говорили!..

- Есть! - говорит Сарматов и, повернувшись через левое плечо, почти армейским шагом покидает кабинет.

Восточный Афганистан

7 мая 1988 г.

Барражирующий над угрюмыми хребтами вертолет кажется крошечной точкой, комариком в беспредельном, полыхающем кровавыми закатными сполохами азиатском небе. Затянутые туманом ущелья, снежные вершины и горные разломы уходят под брюхо вертушки, а им на смену выплывают бирюзовые квадраты посевов, со всех сторон обступающие низкие глинобитные кишлаки, светлые полоски арыков и красные полотнища цветущего мака.

Круглолицый синеглазый летчик показывает на них и кричит второму пилоту:

- А мака-то, мака сколько!.. Видать, на опиум сеют!

- Азия!.. Гиблый край! - кричит тот в ответ. - Отсюда "дурь" по всему миру расходится.

- А ты ее пробовал?

- Кого?

- Да не кого, а чего! "Дурь".

- Как-то с ребятами в училище, ради интереса, приходилось.

- И как она?

- Наутро голова тяжелая, хуже, чем с бодуна...

Синеглазый пилот смеется - улыбка делает его лицо совсем юным - и напевает во все горло:

- ...Ну а у нас на родине, в Рязани, вишневый сад расцвел, как белый дым...

В пилотскую кабину протискивается Сарматов. Он в камуфляжной форме, с парашютной укладкой-рюкзаком за плечами. Пилот перехватывает его взгляд и, показывая на часы, кричит:

- Порядок, пехота, идем по графику!

Сарматов наклоняется к самому его уху и спрашивает:

- Капитан, что делают летуны, когда вертушка в штопор входит?

- Отрывают себе яйца.

- Зачем?

- Больше не пригодятся! - смеясь, отвечает синеглазый.

Сарматов властно притягивает к себе его голову и кричит в ухо:

- Чтобы они при тебе остались, капитан, если десятого в семь по нулям нас с воздуха на точке рандеву не увидишь... к скалам поближе - и рви когти, сечешь?..

- Ты чего, майор? - растерянно переспрашивает синеглазый.

- Я-то ничего, а вот пакистанские "фантомы" - это уже кое-что. Понял, Рязань косопузая?..

- А как же вы?..

- Мы-то?..