Возможны варианты   ::   Азерников Валентин Захарович

Пришла, а руки, веришь, дрожат так, что держать ничего не могу. Режу колбасу там, сыр, а перед глазами – как его будут резать. И такое чувство – будто этим самым ножом. Чувствую – не могу больше, или палец себе сейчас отхвачу, или еще что сделаю. А тут, как назло, тип одни – порежь ему четыреста грамм отдельной, да потоньше. Ну ты подумай. Сжала зубы, режу. А он – я ж потоньше просил, а вы нарочно ломтями. Это я, значит, нарочно. Ну что я ему могу сказать, разве ответишь им что. Ведь каждый из них меня минуту видит – и привет. Ему же все равно, в каком я состоянии, что у меня на душе, он же не на меня – на весы смотрит, чтоб не обвесили, не дай бог. Не выдержала я тут и сказала все, что думаю. Про всех про них. Он – к заведующей да в книгу жалобную. А я бросила все – и домой. И так больше и не пошла. Они приезжали, уговаривали, продавцов-то ведь нет, никто работать не хочет. А я говорю – увольняйте, как хотите, сейчас работать не могу. Сил нет. Они говорят – мы тебе за свой счет дадим, напиши, будто по семейным обстоятельствам. А я спрашиваю – почему же это будто, разве они не семейные, эти самые обстоятельства. А они говорят – вы, мол, не расписаны. Ах так, говорю, ну так ладно. И на другой день – в загс. А там свои дела, там очередь на три месяца вперед. А разве ему можно ждать три месяца? Я к заведующей, объясняю все. Она говорит – я, конечно, понимаю вас и даже сочувствую и все такое, но права не имею распорядок нарушать. Я говорю – ну хотите, я справку из поликлиники принесу, что жених мой – это они его так называли – жених, надо же, пять лет живем, жених все, – так вот, говорю, хотите, я справку принесу, что он нуждается в срочной операции. Она говорит – принесите, но я все равно сама не могу это решить. Идите в исполком, к секретарю, она может разрешить. Ой, господи, как вспомню все это…

Галина Аркадьевна. Но если вам тяжело…

Женщина. Да нет, ничего, выговорюсь – легче, может, станет… Словом, пошла я в поликлинику, объясняю им что и как, они тоже в растерянности, странная справка получается, жутковатая какая-то, но дали все-таки. Пошла с ней в исполком, к секретарю. Женщина у нас секретарь, хорошая тетка оказалась, помогла. Расписали нас, значит. Пришли мы домой, гостей никого не звали, какие там гости, а вечером его родители пришли. Снизошли вроде бы как. Сначала натянуто все очень. То, се, где ваш мальчик, как он. А я его к сестре отправила, чтоб уж не сразу доконать родственничков-то новых. Мой, конечно, старался, как мог, острил, танцевал с матерью – она хоть и пожилая, а танцует здорово, почище молодой. А потом она зашла на кухню, когда я чай заваривала, подошла ко мне и, ничего не говоря, молча так, обняла сзади. И постояла так. Я повернулась, хочу сказать что, а в горле – не могу. И она не выдержала. И проревели мы с ней так часа полтора. Мужчины даже не заходили, поняли, наверное, что и как. И верите – о чем говорили тогда, не помню. Вроде бы я извинялась, вроде бы она тоже прощенья просила – не помню. Помню только духоту – чайник все кипел…

Галина Аркадьевна (после паузы). А потом?

Женщина. А потом – что. Он в клинику лег, на обследование вначале, а я вот ищу обмен, слово дала. А уж что дальше – один бог знает. Все едино – хоть режь, хоть облучай. Ладно, вы простите меня, что я вам на голову все это, вам все это чужое.

Галина Аркадьевна. Что вы, если хоть капельку…

Женщина. Да кто его знает. Говорят, выговоришься – облегчишь душу. Да разве ее чем облегчишь, особенно словами. А сделать – что я могу. Могла бы – сама легла вместо, я – что, кто мою смерть заметит, а он – у него голова.светлая, он мог бы еще много понаделать всего.

Галина Аркадьевна. Но подождите, может, все еще обойдется.

Женщина. А я жду. Жду. Чего ж мне еще остается. Только это и осталось… Вы квартиру-то так и не посмотрели, заморочила я вас.