Александровский цад   ::   Пиманов Алексей Викторович

Учитель повторил расчеты на листке бумаги и усмехнулся:

– Однако, черт возьми! Никак не могу привыкнуть…

Класс погрузился в работу. Математик сначала внимательно следил за Казариным, но постепенно стал терять бдительность и потихоньку начал клевать носом. Через 20 минут Лешка положил перо в чернильницу, захлопнул тетрадь и поднялся с места. Вслед за ним поднялась и Танька. Они подошли к учительскому столу. Казарин неловким движением задел подругу, и та выронила свою контрольную на пол.

– Прости, пожалуйста, – извинился Лешка и принялся собирать листочки с пола.

Аркадий Семенович проснулся.

– Минуточку! Дайте-ка сюда.

Казарин выпрямился и протянул обе работы. Аркадий Семенович тщательно изучил контрольные, а затем, вздохнув, положил их на стол:

– Я не знаю, как это у вас получается, но имейте в виду, Казарин: вы оказываете Шапилиной медвежью услугу.

Танька попыталась встрять в разговор:

– Аркадий Семенович… Но он устало махнул рукой.

– Идите, Шапилина, идите. Кстати, Казарин, во вторник городская олимпиада. Не забудьте подготовиться.

В классе послышались смешки. Учитель строго постучал указкой по столу и безошибочно установил весельчака:

– А вы, Сталин, пишите, пишите…

За дверями класса Танька радостно захлопала в ладоши:

– Ты – гений! Я скоро сама не смогу разобрать, где мой почерк, а где ты за меня химичишь!

Лешка только хмыкнул в ответ:

– Комсомолка Шапилина, я не гений! Я преступник: помогаю внедрить врага в нашу советскую журналистику.

Танька закатила глаза и, прикинувшись овечкой, затараторила:

– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.

Казарин скатился вниз по перилам.

– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка и протянул руку, чтобы взять Тань-кин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спиной.

– А история?!

Лешка только махнул рукой:

– Ну, разве что история…

Танька, довольная маленькой победой, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.

Весенняя Москва встретила их гудками машин, криками продавцов и звуками музыки из репродукторов. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.

– Ну, чего ты там увидел? – недовольно спросила Танька. Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву».

– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг. А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…

Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный стенд.

– О… «В новом доме на улице Горького открывается «коктейль-холл». А что такое коктейль?

Лешка пожал плечами:

– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.,

Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой.



Глава 2



Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником Танькиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала 20-х. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все время без остатка. При этом Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили старика в тупик. Зато о любой серебряной табакерке XVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным.