Белая рабыня   ::   Попов Михаил

Сын губернатора, перебарывая отвращение, пытается удержаться в рамках приличий.

Юноша закатил глаза и выразительно помотал головой.

— Послушай, Элен, я что-то не пойму, ты мне уже четверть часа треплешь нервы, и все из-за такого пустяка, как прическа. Это, наконец, смешно.

— Ах, тебе уже смешно?!

Энтони всегда пугался, когда сестра начинала говорить таким тоном.

— Ну, хорошо, хорошо. Если ты не хочешь, чтобы я ехал к Лавинии, я не поеду. Не понимаю, почему этого не следует делать, но подчиняюсь твоему капризу.

— Не смей так со мною разговаривать!

И без того наследственно бледное, как и у отца, вытянутое лицо юноши побелело совершенно. Он нервно поежился в седле, и его жеребец заволновался под ним.

— Ну и характер у вас, мисс, должен вам заметить.

— А я никого силой возле себя не держу.

Чем сильнее трясло Энтони от справедливого гнева, тем спокойнее он старался говорить.

— Считаю своим долгом вас известить, мисс, что собираюсь сегодняшний вечер провести в обществе небезызвестной вам красавицы Лавинии Биверсток. Так что не сочтите за труд известить сэра Фаренгейта, что ждать меня к обеду не следует.

Закончив эту речь, юноша стал выбирать поводья, намереваясь развернуться и гордо и решительно покинуть холм, где состоялась эта бессмысленная, но серьезная, как ему показалось, ссора. Но сестра его опередила. Энтони еще не успел развернуться, а ее вороная кобылица уже рванула куда-то вправо, через мгновение белая амазонка мелькала в полусотне ярдов между валунами и колючими кустами мексиканского остролиста.

— Понесла! — крикнул кто-то из слуг.

— Элен… — прошептал брат и, не раздумывая, ринулся следом. Слуги кое-как поспешили следом.

Погоня за ошалевшей лошадью по склонам густо заросших и изъеденных кротовыми норами холмов была делом рискованным. Первой же встречной веткой у Энтони сорвало шляпу. Копыта его жеребца то грохотали по каменистым валунам, то вязли в мягком после недавнего дождя красноземе. Белая амазонка мелькала впереди все реже. Слуги отстали, их лошаки не могли тягаться с лошадьми хозяев. В один из моментов нервной, лихорадочной скачки Энтони показалось, что он окончательно потерял сестру из виду. Он остановился, поднял своего жеребца на дыбы и повернулся на месте, оглядываясь. От мысли, что с Элен что-то случилось, волосы вставали дыбом. Нигде не видно! Он проскакал еще ярдов сто и вдруг слева по курсу увидел Лауру, вороную кобылу Элен. Одну, без всадницы! В висках застучало. Что-то про себя причитая, Энтони рванулся через какие-то цепкие заросли, раздирая мундир, прямо к ней.

Элен лежала навзничь на траве, разметав руки. Рядом валялась широкополая шляпа. Белокурые волосы элегантно рассыпались по точеным плечам. Энтони спрыгнул с коня. Даже сквозь сильнейшее волнение у него пробивалась мысль: никогда не замечал, как она прекрасна! Он присел с ней рядом, прижался ухом к левой стороне корсажа. Сердце билось. На голове — он погладил ее — не было заметно никаких ссадин.

— Элен, — негромко позвал он, — Элен.

Сознание не спешило к ней возвращаться. Энтони оглянулся, не зная, что в этой ситуации следует предпринять. Он очень боялся чем-нибудь навредить. И потом сестра не выглядела нуждающейся в какой-то особой помощи. То состояние, в котором она пребывала, напоминало тихий, спокойный сон. Энтони готов был, охраняя его, просидеть здесь сколько угодно — хоть день, хоть год.

В длинных, поразительно светлых волосах Элен (они не потемнели с возрастом, как это часто случается) изящно запуталось несколько листьев и травинок. Молодой лейтенант осторожно высвободил их.

За этим занятием и застали его подоспевшие наконец слуги.

— Как она чувствует себя? — утром следующего дня спросил Энтони у Тилби, молодой бойкой ирландки, камеристки мисс Элен.

— Ей немного лучше.