Чо-Ойю - Милость богов   ::   Тихи Герберт

Мы еще раз установили палатки, следующую ночь нам уже придется провести в гостинице.

Потом мы сидели за ужином, сервированном на ящиках. Вокруг нас, в темноте, собрались шерпы и носильщики. Они сидели на земле темной молчаливой массой и пристально смотрели на нас.

Снова последний вечер. Я был растроган.

– В будущем году, – сказал я, – мы придем опять. Попытаемся подняться на Канч.

Аджиба, участвовавший в последней английской разведке к этой вершине, сказал:

– Это вершина, которую можно взять.

Я тогда, конечно, не знал, что англичане уже дали заявку, не знал, что состояние моих рук не позволит мне в ближайшие годы ставить перед собой такие задачи.

Но в тот момент мне казалось, что я называю новую цель для себя и для шерпов. Мы не могли представить себе жизнь без того, что снова не будем вместе в пути.

– Канченджанга, – сказал один шерп второму.

– Канченджанга, – повторили носильщики. Мы казались себе великолепными парнями, и все высокие вершины мира должны принадлежать нам.

Шерпы начали петь свои песни. Тирольцы дополнили их. Затем шерпы построились в ряд для танца, и снова стал слышен уже знакомый нам ритм. Мы тоже включились в ряды танцующих. Может быть, мы последний раз находились среди наших друзей шерпов и участвовали в этих танцах. Жители Банепу с удивлением смотрели на это ночное представление. Для них шерпы такие же, как и мы, непонятные чуждые существа из другого мира, стремящиеся к непонятным целям.

На следующее утро нас действительно ожидала грузовая машина. Последние километры до Катманду нам было уже не нужно идти пешком. Мы сидели на ящиках тесно и не особенно удобно.

– Да здравствует Индия! Да здравствует Непал! – кричали наши сопровождающие и этими выкриками нарушали тишину спящих селений, по которым мы проезжали.

Иногда они кричали: «Да здравствует Австрия!» – и мы чувствовали себя польщенными. Маленькие флаги, которые реяли на вершине, были распущены, и Гиальцен держал победоносный ледоруб высоко над головой.

В середине дня мы уже сидели в гостинице; перед нами лежала гора телеграмм. Мы были удивлены размерами этой горы.

Еще до начала нашего восхождения я был убежден, что время восьмитысячников миновало. «Первый восьмитысячник» – Аннапурна был достигнут, высочайшая вершина мира – Эверест – покорена, «немецкая судьба» – Нанга-Парбат нашла своего победителя. Что значит очередной восьмитысячник? Просто личная цель, не больше.

После покорения вершины мы иногда обменивались мнениями о том, какое впечатление произвело наше достижение в Австрии.

– Зита, моя жена, очень обрадуется, – сказал Сепп. И я сказал:

– Мои друзья тоже будут рады.

Что радость выйдет дальше этого узкого круга близких людей, мы не смели надеяться. Иногда я мечтал, что сообщение о нашем восхождении будет напечатано на первой странице газеты. Но в этом я не был уверен. Сепп и я заключили несколько пари.

– Наше правительство не поздравило нас, – сказал я.

– Нет, поздравило, – настаивал Сепп.

– Посмотрим, – предложил я, – двести шиллингов.

– Хорошо, – сказал Сепп.

– Альпийский клуб нас поздравил, – сказал Сепп. – Спорим?

– Спорим, – нет, – возражал я.

В общей сложности я проиграл 600 шиллингов. Здесь были поздравительные телеграммы от австрийского правительства, от города Вены, от австрийского клуба и от многих друзей из Европы, Азии, Америки и Австралии.

Мы были ошеломлены, тронуты и бесконечно благодарны. Проигранные 600 шиллингов казались мне малой ценой за этот счастливый час. Между прочим, я до сих пор должен Сеппу эти 600 шиллингов.

В Катманду нас ожидали журналисты. Я боюсь, что мы были для них постоянным источником разочарования.

– Вы применяли какое-либо новое снаряжение для восхождения? – спросили они.

– Нет, – ответили мы.