Дорога китов   ::   Лоу Роберт

Мой отец. Рерик. Человек, который отдал меня на воспитание своему брату Гудлейву в Бьорнсхавен. Он принес меня сюда под плащом ―пухлые коленки да надутые щечки ―в тот самый год, когда Эйрик Кровавая Секира потерял трон в Йорке и погиб у Стейнмора. Я не уверен даже, что так оно все и было. Может статься, этой сказкой Халлдис, жена Гудлейва, пыталась залатать покров моей жизни. Ибо меня она любила больше прочих приемных детей ―те придут и уйдут, а я ―кровный родич.

Сидя у огня, она толковала мне об овцах, курах, растениях, заполняя дыры моей памяти, а большие завесы, разделяющие дом, ходили ходуном и хлопали на ветру, бившемся в сруб Бьорнсхавена.

Терпеливая и спокойная, пощелкивая костяными челночками, она ткала полосы яркой шерстяной каймы и отвечала на мои писклявые расспросы.

― Только-то один разок, тогда, с белым медвежонком, Рерик и побывал у нас, ―говорила она. ―Велел Гудлейву, мол, сбереги зверя для меня, он, дескать, стоит целое состояние ―да так оно и было. Только даже ради такого дела Рерик не мог усидеть на месте. Всегда так: дождется прилива ―и в дорогу. Совсем другой человек стал с той поры, как померла твоя мать.

И вот он здесь, явился, словно кит вынырнул из пустынного моря.

Я смотрю на это коричневое, как орех, лицо. Люди говорят, что я пошел в него, и потому мне хочется увидеть красоту, каковой, наверное, в нем и нету. Роста среднего, скорее уже седоватый, чем светловолосый, лицо, обветренное непогодами, да коротко подстриженная борода. Из-под кустистых бровей, похожих на паучьи лапки, синие глаза смеются, даже когда он в тревоге.

А что увидел он? Подростка, не по возрасту высокого и широкоплечего, почти уже утратившего отроческую худобу, волосы каштаново-рыжие ―вечно падают на глаза, пока кто-нибудь не отчекрыжит их большими ножницами. Халлдис, к примеру, пока была жива, но ее унесла хворь-чахотка, а другим до меня дела нет.

Такими же синими глазами я смотрю на него, на его курносое лицо. И вдруг в моей голове мелькает мысль, потрясшая меня ―вот так я буду выглядеть в старости.

― Значит, ты все-таки явился, ―говорю я, понимая всю глупость этих слов, потому как и без них ясно, что он явился, да к тому же не один. За его спиной в этом сарае, в Бьорнсхавене ―их временном пристанище ―стоит вся команда корабля. Суровые лица. Гуннар Рыжий предупреждал меня.

― Отчего же мне было не прийти? ―усмехается он.

Мы оба знаем ответ, но мне хочется, чтобы это было сказано вслух.

― Коли весть пришла, что сыну грозит опасность от собственного родича... стало быть, отец должен действовать, ―продолжает он, твердый, как камень.

― Вот именно, ―отвечаю, а сам думаю о том, что не очень-то он спешил, что десять лет ―слишком долгая остановка на пути к сыну. Но не говорю об этом, увидев в его глазах искреннее недоумение: неужели я полагаю, что он не спешил ко мне на помощь?

Только позже, немного пожив да повзрослев, я понял, что Рерик исполнял свой родительский долг не хуже любого и даже лучше большинства отцов. Но тогда, глядя на этого незнакомца, на этого жилистого несгибаемого человека, сошедшего с корабля, полного такими же жестокими людьми, я сознавал только одно: он бросил меня, пропал без вести, не оставив даже надежды на весточку. И я так разозлился, так разобиделся, что вообще ни слова не мог вымолвить.

Он же принял мое онемение за нечто иное ―еще бы, ведь такая встреча, да после этакого ужаса, белого медведя и дороги в снегах, ―и кивнул с улыбкой.

― Кто бы мог подумать, что этот клятый медвежонок наделает столько бед, ―он смотрит задумчиво, потирая подбородок скрюченными пальцами. ―Я купил его у одного готландского торговца, а тот, по его словам, получил зверя у какого-то финна.