Маленький большой человек   ::   Бриджер Томас

У меня есть некоторый опыт общения с этой публикой, приобретенный в мою бытность декадентствующим юнцом, мучимым ночными кошмарами и мигренью, и стоивший мне пятидесяти долларов в час, два раза в неделю, на протяжении нескольких лет.

— Но не в этом дело, — продолжал я. — Я настаиваю на встрече с мистером Креббом. Мне пришлось проехать добрую сотню миль, причем ночью. И я с гораздо большей пользой провел бы нынешнее утро в обществе моего поверенного и налогового инспектора.

Он неожиданно сдался. Люди его профессии, столь привыкшие навязывать другим свою волю, обычно пасуют перед доводами экономического порядка.

Мы поднялись по лестнице и прошли добрых полмили по бесконечным коридорам. Отделение психиатрии было одной из последних построек в Мервилле, и все сверкало стеклом и кафелем в щедром обрамлении густозеленых листьев вьющихся тропических растений: в самом деле, оно напоминало скорее оранжерею или парник, где среди зелени диковинных кустов то там, то здесь виднелись желтоватые грибы старческих лысых черепов. Мы вышли на застекленный балкон, засаженный геранью. На улице уже властвовал декабрь, но здесь благодаря мощной отопительной системе царило вечное лето. И тут меня посетило жуткое видение: в кресле-каталке, спиной к нам, сидела нахохлившаяся черная птица невероятных размеров, самый огромный гриф-индейка из всех, которых мне когда-либо доводилось видеть. Его неподвижный взгляд был устремлен сквозь стекло вниз, словно отыскивая добычу, а маленькая морщинистая голая голова слегка подрагивала.

— Мистер Кребб, — обратился к этой странной «птице» доктор Тэг, — к вам посетитель. И как бы вы ни относились ко мне, я надеюсь, что с ним вы будете вежливы.

«Гриф» медленно повернулся и стрельнул глазами поверх линялых перьев сложенного крыла. Мой ужас лишь возрос, когда я увидел, что у этой «птицы» не клюв, а сморщенное человеческое лицо, покрытое, как и говорила миссис Бар, складками вытертой клеенки; маленькое злобное личико с горящими глазками цвета неба над раскаленным от полдневного солнца плоскогорьем.

— Щенок, — ответствовал старикашка доктору Тэгу, — как-то у Роки-Форд мне довелось принимать роды у бизонихи, орудуя лишь охотничьим ножом и зеркальцем. Так вот, вид ее грязного волосатого зада был просто наслаждением по сравнению с тем, чем кончается твоя шея.

Быстрым движением сухих лапок Кребб развернул кресло, и оказалось, что если для грифа он был неестественно велик, то для человека — определенно мал. Свалявшиеся грязные перья при ближайшем рассмотрении оказались черным фраком, приобретшим с годами зеленоватый оттенок. Несмотря на стоявшую в оранжерее жару, при которой даже капризные герани чувствовали себя превосходно, из-под фрака старика выглядывал толстый шерстяной свитер, а из-под него — фланелевая пижамная куртка. Пижамные брюки на пуговицах были подвернуты и заправлены в длинные черные носки, отчего чуть выше щиколоток образовались внушительные утолщения, похожие на сильно раздувшиеся суставы.

Описание его голоса я оставил напоследок. Представьте себе, если удастся, бренчание гитары, дека которой заполнена золой: дребезжащая нота исчезает, едва родившись на свет и оставляя в память о себе лишь раздражение напряженного слуха.

Доктор Тэг страдальчески улыбнулся и представил нас.

Внезапно Кребб сунул между своими бурыми деснами вставные челюсти, которые до этого сжимал в руке, и, оскалив их на психиатра, прорычал:

— А теперь вали отсюда, грязный сукин сын!

Веки Тэга дрогнули, словно протестуя против маски невинного страдальца, но он тут же взял себя в руки и сказал:

— Если мистеру Креббу угодно, я не вижу причин, почему бы вам и в самом деле не поболтать в спокойной обстановке… скажем, минут тридцать.